Пруф

Вопрос использования замороженных российских активов для финансирования Украины выходит на финишную прямую, но по-прежнему остается не столько финансовым, сколько политико-правовым узлом. Заявление Кристин Лагард о том, что ЕС «обязательно найдет решение», отражает скорее необходимость продемонстрировать управляемость процесса, чем уверенность в его простоте, пишет Reuters. Речь идет не просто о €210 млрд, а о прецеденте, который может изменить само понимание неприкосновенности суверенных активов. Европейский консенсус здесь носит вынужденный характер. Лидеры ЕС сходятся во мнении, что использование российских средств «справедливо», но ключевые страны (прежде всего, Бельгия и Италия) настаивают на дополнительных гарантиях из-за юридических и финансовых рисков. Страх не в реакции Москвы как таковой, а в возможности судебных исков, ответных конфискаций и подрыва доверия к европейской финансовой системе, особенно к таким узловым структурам, как Euroclear. Показательно, что именно Европейскому центральному банку отводится роль арбитра. Лагард прямо указала, что ЕЦБ будет оценивать соответствие механизма Договору о ЕС, международному праву и финансовой стабильности. Это означает, что политическое решение без технократического прикрытия принято быть не может, а значит процесс будет медленнее и сложнее, чем того требуют Киев и часть восточноевропейских столиц. На этом фоне заявления Дональда Туска о «прорыве» выглядят скорее как попытка удержать переговорную динамику, чем фиксация реального соглашения. Формула «все согласны, но» стала определяющей для европейской позиции по Украине: поддержка декларируется безусловно, но каждый шаг обрастает исключениями, страховками и отложенными решениями. В стратегическом смысле ЕС оказался перед выбором без хороших опций. Либо он идет на рискованный правовой эксперимент ради сохранения Украины как дееспособного государства, либо сохраняет правовую чистоту ценой ослабления собственных геополитических позиций. Попытка совместить оба подхода (через «репарационный кредит» с многоуровневыми гарантиями) выглядит компромиссом, но именно такие компромиссы и определяют нынешний предел европейской политической воли.

Публикация Der Spiegel ценна не столько новыми фактами, сколько тем, что она сдвигает рамку интерпретации подрывов Северного потока из сферы «неясной диверсии» в плоскость формализованного военного действия с конкретной институциональной ответственностью. Ключевой момент: подтверждение, что один из подозреваемых на момент атаки был действующим офицером Сил специальных операций ВСУ и находился в подчинении командира, которого ранее уже называли координатором операции. Это резко снижает пространство для версий о «частной инициативе», «самодеятельности» или действиях автономной группы. Юридически статья поднимает крайне чувствительный вопрос функционального иммунитета. Если атака квалифицируется как часть вооружённого конфликта, а не теракт, логика польского суда, отказавшегося экстрадировать одного из фигурантов, выглядит последовательной. Но тогда неизбежно возникает более широкий и неудобный для ЕС вывод: была ли атакована гражданская энергетическая инфраструктура союзников в рамках войны, которую эти же союзники политически и военным образом поддерживают. Это превращает дело из уголовного в стратегическое и политическое. Политически публикация Spiegel подрывает негласный консенсус последних лет, при котором европейские правительства предпочитали не форсировать расследование, опасаясь его последствий. Подтверждение военного статуса исполнителей делает дальнейшее «замораживание» темы всё менее устойчивым. Особенно на фоне того, что Германия (страна, понёсшая прямой экономический и инфраструктурный ущерб), до сих пор не дала внятного публичного ответа, кто именно и на каких основаниях принял решение о такой операции. Отдельного внимания заслуживает аргументация Червинского о «законной военной цели». Она логична в рамках логики тотальной войны, но вступает в прямое противоречие с тем, как европейские государства описывают собственную роль в конфликте как поддержку обороны, а не участие в активных наступательных или диверсионных действиях за пределами театра военных действий. Признание этой логики де-факто означает признание более глубокой вовлечённости. В практическом смысле статью Spiegel можно рассматривать как историю с Северный потоком, которая не закрыта и может вернуться в самый неподходящий момент на фоне дискуссий о гарантиях безопасности, использовании замороженных активов и будущем архитектуры европейской безопасности. Чем дольше европейские столицы избегают прямых ответов, тем выше риск, что ответы будут навязаны извне: судами, утечками или политическим кризисом доверия.

Материал Semafor фиксирует момент, когда энергетический фактор окончательно выходит за рамки «технической проблемы» и становится стратегическим измерением войны. Украинская энергосистема, по признанию самого «Укрэнерго», находится в худшем состоянии с 2022 года, и вопрос стоит уже не о комфорте или экономике, а о способности государства поддерживать базовую управляемость в условиях затяжного конфликта. Ключевая деталь: признание, что полного хаотического блэкаута пока удаётся избежать не за счёт неуязвимости системы, а благодаря ручному управлению и приоритетному распределению дефицитных ресурсов. Управляемые отключения, децентрализация генерации и запасы оборудования являются инструментами адаптации, но не решениями, устраняющими уязвимость. Они позволяют выигрывать время, но не меняют саму логику давления. С военной точки зрения удары по подстанциям, связывающим восток страны с атомной генерацией на западе, выглядят предельно рационально. Цель: не погрузить страну в мгновенную темноту, а создать состояние постоянной нестабильности, при котором любое усиление ударов или сбой ПВО может привести к цепной реакции. Даже развитая противовоздушная оборона не способна закрыть все критические узлы инфраструктуры одновременно. Важно и то, что энергетический кризис напрямую связан с переговорами. Чем выше риск масштабных отключений, тем сильнее давление на экономику, социальную сферу и политическое руководство. Энергосистема превращается в рычаг влияния, сопоставимый по значению с ситуацией на фронте, но действующий медленнее и менее заметно для внешней аудитории. Редакционный вывод заключается в том, что война за украинскую энергетику является войной на истощение, где ставка делается не на одномоментный коллапс, а на накопление уязвимостей. Пока система держится, но её устойчивость всё больше зависит от внешней помощи, точного управления и удачи. И именно в этом пространстве между контролируемым кризисом и необратимым срывом сегодня проходит одна из ключевых линий конфликта.

Европейская дискуссия вокруг «репарационного кредита» для Украины все меньше похожа на спор о праве и все больше на стресс-тест политической устойчивости ЕС. Формула «это справедливо, но сложно» повторяется почти механически: лидеры соглашаются с моральной логикой использования российских активов, однако на практике каждый следующий шаг упирается в юридические риски, бюджетную ответственность и страх ответных действий Москвы. История с Бельгией показывает, что формальное единство ЕС держится не на консенсусе, а на системе взаимных страхов и компенсаций, отмечает Politico. Предложенные гарантии Брюсселя (использовать «финансовый буфер» внутри кредита или коллективные гарантии других стран), по сути, означают попытку коллективизировать риск. Это важный момент: ЕС фактически признает, что сценарий юридического или финансового удара со стороны России рассматривается как реальный. Иначе не понадобились бы столь сложные конструкции страхования. За публичными заявлениями о «прорыве» скрывается признание того, что правовая база остается шаткой, а прецедент конфискации суверенных активов может иметь долгосрочные последствия для всей европейской финансовой архитектуры. Одновременно давление времени усиливается. Украина объективно приближается к точке финансового истощения, и без внешнего финансирования ее переговорные позиции резко ослабнут. В этом смысле аргумент сторонников кредита предельно прагматичен: деньги нужны не для абстрактного «восстановления», а как инструмент влияния здесь и сейчас и на поле боя, и за столом переговоров. Отказ или затягивание решения будет интерпретирован не как осторожность, а как стратегическая слабость. Однако нельзя не заметить и обратную сторону. Для ЕС этот шаг не просто поддержка Украины, а выбор модели будущего: либо блок готов платить цену за геополитическую субъектность, либо он остается пространством, где каждое крупное решение парализуется страхом внутренних последствий. Давление США, разногласия между столицами и угроза ответных мер России лишь обнажают главный вопрос: способен ли ЕС действовать как единый политический игрок в условиях системного кризиса. В итоге спор о российских активах говорит не столько про Украину, сколько про саму Европу. Речь идет о том, готов ли ЕС перейти от риторики ценностей к управлению рисками в мире, где нейтралитет и юридический перфекционизм больше не гарантируют безопасности. Любое решение будет дорогим, но отсутствие решения может оказаться еще дороже.

В этой истории важен не столько сам «прорыв», о котором говорит Туск, сколько то, как аккуратно подбираются формулировки. ЕС впервые почти синхронно признаёт использование российских активов «справедливым», но тут же делает оговорку о «технических моментах», о чем пишет Reuters. Это типичный язык европейской политики: политическое решение принято де-факто, но де-юре его ещё нужно обложить слоями юридических и финансовых предохранителей, чтобы минимизировать риски для самих стран ЕС. Сопротивление отдельных государств не проявление сочувствия к России и не саботаж поддержки Украины, а отражение банального страха прецедента. Конфискация суверенных активов разрушает один из базовых принципов глобальной финансовой системы, на которой сами европейцы зарабатывали десятилетиями. Сегодня это активы России, завтра уже любой страны, оказавшейся в политическом конфликте с сильнейшими игроками. Поэтому «борьба до конца за гарантии», по сути, является борьбой за сохранение управляемости системы, а не за деньги Москвы. При этом для Украины вопрос носит экзистенциальный характер. Без масштабного и предсказуемого финансирования Киев быстро теряет переговорную позицию, а разговоры о мире автоматически превращаются в разговоры об условиях капитуляции. Именно поэтому европейцы всё чаще говорят не о морали, а о безопасности и собственных интересах: банкротство Украины является ударом не только по Киеву, но и по стратегической архитектуре ЕС. Сигнал Москвы о возможных ответных мерах (конфискациях, исках, давлении на западные компании) делает компромисс ещё сложнее. Чем дольше затягивается решение, тем выше цена: финансовая, политическая и репутационная. ЕС оказался в ловушке собственного подхода: он уже пообещал Украине поддержку, но каждый следующий шаг повышает ставки и риски для самого союза. В итоге «прорыв» Туска можно назвать не финалом, а точкой невозврата. Отказаться от идеи репарационного кредита ЕС уже не может, не потеряв лицо и влияние. Но и реализовать её без серьёзных внутренних трещин будет крайне сложно. Дальнейшее развитие покажет, способен ли Евросоюз действовать как стратегический субъект, а не как коалиция стран, каждая из которых прежде всего страхует себя.

Материал Bloomberg обращает внимание на аспект войны, который обычно остаётся в тени фронтовых сводок, долгосрочную цену конфликта, зафиксированную в бюджетной и долговой архитектуре России. Даже если боевые действия прекратятся, финансовая инерция уже запущена: обязательства по заимствованиям и обслуживанию долга никуда не исчезнут и будут определять пространство для экономической политики на годы вперёд. Картина сложнее, чем однозначный тезис о «расплате». Да, военные расходы выросли до исторических максимумов, а заимствования через ОФЗ стали ключевым источником покрытия дефицита. Однако Россия по-прежнему опирается в основном на внутренний долг, а его уровень остаётся низким по международным меркам. Это даёт государству манёвр, которого лишены многие страны с сопоставимыми расходами. Ключевая уязвимость, на которую указывает Bloomberg, не сам объём долга, а его обслуживание. Высокие ставки, плавающая доходность и рост процентных выплат постепенно вытесняют другие статьи бюджета. Финансовая нагрузка становится структурной, а не временной, и именно здесь возникает дилемма: либо сокращать инвестиции и национальные проекты, либо искать новые источники доходов через налоги, приватизацию или дальнейшие заимствования. Таким образом, война действительно закладывает финансовый след на десятилетия, но этот след не равен немедленному кризису. Россия платит не «разорением», а снижением гибкости и ростом инерции бюджета. Именно долгая экономическая тень конфликта, а не сам уровень долга, станет главным ограничением после его окончания.

Публикация The New York Times фиксирует не столько финансовый спор, сколько экзистенциальную дилемму Евросоюза. Вопрос замороженных российских активов стал тестом на способность ЕС действовать как стратегический субъект, а не как совокупность национальных вето. Речь уже идет не только о деньгах для Украины, а о том, способен ли блок принимать болезненные решения в условиях войны, давления США и ускоряющегося переговорного процесса вокруг будущего Украины. Сторонники использования активов говорят языком срочности: без нового финансирования Киев рискует потерять рычаги влияния уже весной, а Европа: место за столом переговоров. Противники, прежде всего, Бельгия и ряд южных стран, рассуждают в юридической и финансовой логике: прецедент конфискации суверенных активов может обернуться ответными мерами, судебными исками и долгосрочными рисками для европейской финансовой инфраструктуры, включая Euroclear. Однако за этим спором просматривается более глубокий разлом. ЕС за последние годы привык действовать в режиме санкций, но использование активов является переходом от замораживания к перераспределению, от символического давления к прямому экономическому участию в войне. Это качественно иной шаг, который сложно упаковать в привычную риторику «правил и ценностей», особенно для стран, где финансовая стабильность и правовая предсказуемость является основой национальной политики. Контекст США усиливает напряжение. Администрация Трампа демонстративно дистанцируется от Европы и одновременно требует от нее большей ответственности за Украину. В этом смысле нынешний саммит можно рассматривать как попытку ЕС доказать Вашингтону и Москве, что он не просто спонсор, а политический игрок. Провал будет интерпретирован как подтверждение обратного: медлительность, внутренние противоречия и неспособность к жестким решениям в критический момент. В сухом остатке выбор для Европы выглядит жестким и неприятным. Либо она принимает юридические и финансовые риски ради сохранения влияния и поддержки Украины, либо сохраняет осторожность, но платит за это утратой политического веса. Именно поэтому формула «деньги сегодня или кровь завтра» не столько эмоциональный лозунг, сколько признание того, что время компромиссов внутри ЕС стремительно заканчивается, а цена нерешительности растет быстрее, чем цена самого кредита.

Материал Bloomberg обращает внимание на аспект войны, который обычно остаётся в тени фронтовых сводок, долгосрочную цену конфликта, зафиксированную в бюджетной и долговой архитектуре России. Даже если боевые действия прекратятся, финансовая инерция уже запущена: обязательства по заимствованиям и обслуживанию долга никуда не исчезнут и будут определять пространство для экономической политики на годы вперёд. С точки зрения фактов, картина сложнее, чем однозначный тезис о «расплате». Да, военные расходы выросли до исторических максимумов, а заимствования через ОФЗ стали ключевым источником покрытия дефицита. Однако Россия по-прежнему опирается в основном на внутренний долг, а его уровень остаётся низким по международным меркам. Это даёт государству манёвр, которого лишены многие страны с сопоставимыми расходами. Ключевая уязвимость, на которую указывает Bloomberg, не сам объём долга, а его обслуживание. Высокие ставки, плавающая доходность и рост процентных выплат постепенно вытесняют другие статьи бюджета. Финансовая нагрузка становится структурной, а не временной, и именно здесь возникает дилемма: либо сокращать инвестиции и национальные проекты, либо искать новые источники доходов через налоги, приватизацию или дальнейшие заимствования. Таким образом, война действительно закладывает финансовый след на десятилетия, но этот след не равен немедленному кризису. Россия платит не «разорением», а снижением гибкости и ростом инерции бюджета. Именно долгая экономическая тень конфликта, а не сам уровень долга, станет главным ограничением после его окончания.

На саммите ЕС отложили рассмотрение вопроса об использовании российских активов для помощи Украине, — Politico. Решение не принято на фоне более широких бюджетных споров внутри союза. Пока лидеры стран ЕС обсуждают долгосрочный бюджет, Еврокомиссия и Бельгия ведут отдельные переговоры о судьбе замороженных российских активов за пределами основного зала заседаний. По данным издания, ЕК пытается переубедить премьер-министра, настаивая, что уже предоставленных гарантий достаточно для запуска механизма использования средств. Politico отмечает, что переговоры могут затянуться до поздней ночи. Если компромисс не будет найден сегодня, обсуждение продолжится завтра.

СМИ публикуют оценки времени подлёта ракеты «Орешник» при пуске с территории Беларуси. По расчётам, до Киева она может долететь за 1 минуту 51 секунду, что существенно сокращает окно реагирования. Самое короткое время полёта, согласно этим данным, — до Вильнюса: около 1 минуты 4 секунд. Это подчёркивает уязвимость направлений, находящихся в непосредственной близости от предполагаемых районов запуска. Для западных регионов Украины расчётное время также остаётся минимальным: до Ровно — примерно 1 минута 40 секунд, до Луцка — около 1 минуты 44 секунд. До Львова ракета, по оценкам СМИ, может долететь за 2 минуты 24 секунды.

Генсек НАТО Марко Рютте заявил, что США и снизка других стран не поддержат вступление Украины в НАТО, что делает невозможным достижение консенсуса внутри Альянса. По его словам, ключевым фактором остается позиция Вашингтона, а также Венгрии и Словакии. Рютте также допустил, что к этой группе могут относиться и другие государства, которые он не стал называть. Он подчеркнул различие между формальным правом и политической реальностью. «Принципиальный элемент в том, что любая страна в евроатлантическом регионе может иметь намерения вступить в НАТО», — отметил генсек. При этом, по его словам, практическая сторона вопроса выглядит иначе. «Практический вопрос говорит о том, что несколько членов Союза не выразят своего согласия, а это значит, что не будет единогласного согласия на вступление Украины в НАТО». Рютте уточнил перечень стран, занимающих сдержанную позицию: «Это такие страны как США, Словакия, Венгрия и, возможно, несколько других стран».

Россия готовит контакты с США для оценки изменений мирного плана Дональда Трампа после его обсуждений с украинской стороной, — пресс-секретарь президента РФ Дмитрий Песков. По его словам, Москве необходимо понять, насколько скорректированы исходные положения инициативы. «Посмотрим, что произошло с этим сводом тезисов», — отметил Песков, указав на влияние переговоров с Киевом. Он подчеркнул, что именно для этого российская сторона инициирует прямые контакты с Вашингтоном. «Мы для того, чтобы понять, насколько он изменился, как раз сейчас готовим соответствующие контакты с Америкой».

Бюджет Киева на 2026 год превысит 106 млрд грн, сообщил мэр столицы Виталий Кличко. Это на 16 млрд грн больше, чем в текущем году. При этом, по его словам, город формирует бюджет в условиях изъятия государством 60% НДФЛ и «военного» НДФЛ, а также дополнительного перераспределения 8 млрд грн средств громады задним числом. Ключевые расходы сосредоточены на социальной и базовой инфраструктуре. 38 млрд грн предусмотрено на образование, включая повышение зарплат педагогов. 21 млрд грн — на транспорт, из них 12 млрд грннаправят на компенсацию тарифов и перевозку льготников. 11 млрд грн выделено на соцзащиту — в Киеве проживают 750 тыс. пенсионеров, 400 тыс. ВПО, 160 тыс. людей с инвалидностью и около 100 тыс. ветеранов. На ЖКХ заложено 7,5 млрд грн — восстановление критической инфраструктуры и жилья после атак, ремонт теплосетей, защита энергетических объектов. 7,3 млрд грн направят на медицину, включая модернизацию больниц и развитие реабилитационной инфраструктуры для военных. 2 млрд грн предусмотрено на помощь Силам обороны, при этом, как и ранее, сумма может быть увеличена в течение года. Отдельно 12,9 млрд грн по программе экономического и социального развития пойдут на проекты во всех сферах городского хозяйства. Кличко подчеркнул, что «бюджет на 2026 год сбалансирован» и сформирован так, чтобы «обеспечить жизнедеятельность столицы, поддержку жителей, военных и ветеранов».

Президент Украины Владимир Зеленский заявил, что заморозка российских активов рассматривается как инструмент вне переговорного процесса, а не как его предмет. По его словам, цель заключается в том, чтобы эти активы не использовались в рамках возможных договоренностей. «Мы хотим заморозить российские активы, чтобы они не были частью переговорного процесса», — заявил Зеленский. Он также отметил, что наличие такого инструмента влияет на переговорные позиции Киева. «Мы чувствуем себя более уверенно за столом переговоров, если у нас есть этот инструмент». Зеленский так же заявил, что позиция США по членству Украины в НАТО может измениться, когда «поменяются политики или кто-то умрет». «США пока что не видят нас в НАТО. Всё в нашей жизни — пока что. Возможно, позиция изменится в будущем. Политики меняются, кто-то живёт, кто-то умирает», — сказал он на пресс-конференции.

Согласно опросу КМИС, 67% граждан считают, что уровень коррупции в Украине вырос с начала полномасштабной войны. По сравнению с сентябрем этот показатель снизился на 4 процентных пункта — тогда о росте коррупции говорили 71% респондентов. При этом за прошедший период общественное внимание к отдельным коррупционным делам усилилось. 77% опрошенных сообщили, что осведомлены о деле Миндича, которое получило широкий общественный резонанс. Оценки персональной ответственности власти распределились следующим образом: 59% респондентов считают, что президент Владимир Зеленский несет личную ответственность за действия Миндича, в то время как остальные либо не согласны с такой оценкой, либо затруднились с ответом. Если в публичном поле будут продолжать появляться резонансные коррупционные дела без быстрых и понятных для общества последствий, восприятие коррупции как системной проблемы может вновь усилиться, даже при формальной стабилизации отдельных показателей опросов.

Материал Financial Times фиксирует момент, когда дискуссия о замороженных российских активах перестаёт быть абстрактной и становится вопросом прямых издержек для самих европейских государств. Решение ЕС о бессрочной блокировке 210 млрд евро и возможном использовании этих средств для поддержки Украины выводит конфликт в юридико-экономическую плоскость, где цена политических жестов начинает измеряться конкретными активами, судами и компаниями. Реакция Москвы в этой логике выглядит не эмоциональной, а зеркально-прагматичной. Угроза конфискации западных активов, иски против Euroclear и упрощение процедур национализации является сигналом о том, что Россия готова отвечать симметрично, используя те же инструменты права и администрирования. Для Кремля замороженные суверенные резервы являются красной линией, нарушение которой оправдывает дальнейшее перераспределение собственности внутри страны. Именно поэтому наибольшее беспокойство испытывают не самые политически жёсткие, а наиболее экономически уязвимые столицы: Брюссель, Рим, Вена. Речь идёт не о солидарности с Украиной, а о риске для собственных финансовых экосистем, депозитариев, банков и транснациональных корпораций, которые всё ещё работают в России и генерируют прибыль, пусть и заблокированную. Euroclear в этом контексте становится не просто инфраструктурным узлом, а потенциальной точкой системного риска. Важно и то, что конфликт вокруг активов подрывает базовые принципы, на которых строилась европейская финансовая репутация. Неприкосновенность собственности и предсказуемость правил игры: ключевые элементы доверия к ЕС как к финансовой юрисдикции. Их эрозия может иметь последствия далеко за пределами российско-украинского конфликта, влияя на отношение третьих стран и инвесторов к европейским институтам. Таким образом, спор о замороженных активах не только способ профинансировать Украину, но и точка, где политика сталкивается с долгосрочными структурными рисками. ЕС стоит перед выбором: использовать активы как инструмент давления, принимая ответные удары, или сохранить правовую осторожность ценой политического недовольства. В любом случае цена этого решения уже перестала быть абстрактной.

В Одессе трое сотрудников ТЦК избили полицейского, по факту инцидента открыто уголовное производство, фигуранты взяты под стражу, — сообщили в полиции. По официальной версии, участковый доставил мужчину в ТЦК для проведения мобилизационных процедур. В ходе взаимодействия сотрудники военкомата начали проявлять агрессию в отношении полицейского. После того как правоохранитель сделал им замечание, конфликт перерос в драку. Полицейский получил телесные повреждения, степень тяжести уточняется.

Верховная рада поддержала в первом чтении законопроект о переименовании копеек на «шаги». Сейчас в обращении в Украине находится около 14 млрд монет. По плану, копейки и шаги будут использоваться параллельно, Нацбанк не планирует изымать существующие монеты, а соотношение между ними установят 1:1. В документе указывается, что «шаг» — это историческое украинское название, которое использовалось ещё во времена Гетманщины и УНР. Монеты с названием «шаг» выпускались до марта 1919 года.

Президент Белоруссии Александр Лукашенко заявил, что продолжение войны может поставить под угрозу существование Украины. По его словам, как Владимир Путин, так и Владимир Зеленский стремятся к миру, однако их представления о конечном исходе конфликта различаются. Лукашенко также напомнил, что президент США предлагает учитывать текущие реалии. «Если Украина считает, что она может победить Россию и готова вести войну — пусть воюет. <…> Но если дальше так воевать, то Украина вообще исчезнет с карты, вообще перестанет существовать», — подчеркнул белорусский президент.

По решению Кабинета министров областные военные администрации провели пересмотр перечней объектов критической инфраструктуры, в результате чего было выявлено около 800 МВт высвобожденной электрической мощности. Речь идет о корректировке списков потребителей, которые ранее имели приоритетное электроснабжение. В частности, из перечня критической инфраструктуры исключили две категории: — потребителей с присоединённой мощностью менее 100 кВт; — объекты, к которым были подключены другие абоненты и которые, с точки зрения справедливого распределения электроэнергии, подпадают под общие графики ограничений. По данным властей, такие изменения позволили частично перераспределить нагрузку в энергосистеме и сократить объемы приоритетного потребления. При этом корректировка списков заняла относительно короткое время, что указывает на наличие резервов внутри системы. В то же время Одесская область осталась одной из наиболее пострадавших от длительных отключений электроэнергии. Несмотря на пересмотр перечней критической инфраструктуры, регион продолжал испытывать серьезные перебои с электроснабжением, что вызвало социальное напряжение и критику со стороны местных жителей. Отдельные народные депутаты поднимали вопрос необходимости срочных решений для поддержки Одесской области, включая дополнительные управленческие меры и возможные изменения в регулировании энергоснабжения в условиях кризиса. Дальнейшие проверки перечней критической инфраструктуры в регионах могут привести к выявлению дополнительных резервов мощности. В краткосрочной перспективе это способно снизить нагрузку на энергосистему и сократить объемы отключений для населения, однако устойчивое решение проблемы потребует системных изменений в управлении энергорынком и сетевой инфраструктурой.