Русский язык | Грамотность

Почему «конфета» когда-то значила лекарство Слово «конфета» — родственник европейских confectio / confetto / confiserie и восходит к латинскому confectus («приготовленное, сделанное»). В Средние века сахар использовали не только как лакомство, но и как способ консервировать лекарственные травы и средства: сладкие «пряди» и пастилки делали лекарство вкуснее и увеличивали им срок годности. Такие сладкие лекарственные смеси латинские аптекари называли confectio — «конфекция», и именно от этого корня в европейских языках появились слова для обозначения как лечебных пастилок, так и вообще приготовленных сладостей. В русском языке старые словари фиксируют, что «конфеты» сначала могли означать сладкие драже и пастилки лекарственного происхождения — то есть продукт с двойной природой: и лекарство, и сладость. Постепенно, с ростом потребления сахара и развитием кондитерского дела в XVIII–XIX веках, значение сдвинулось в сторону «просто сладость»: так появились фабричные конфеты, коробки с карамелью и шоколадные плитки. Как конфеты стали праздничным атрибутом?? Тут сыграло несколько практических причин: • Сладости издавна были праздничной привилегией: сахар был дорог, поэтому угощения дарили по праздникам. • В XIX—XX веках конфеты стали массовым товаром — красивой обёрткой и коробкой их удобно дарить. • В Европе и России сладости стали стандартным элементом рождественских и новогодних подарков детям и гостям; позднее это перешло в советскую и постсоветскую традицию «новогодней ёлки» с угощениями и подарками. • Конфеты хорошо лежат в чулках, носочках и праздничных коробках — образ «конфет под ёлкой» легко закрепился в массовом представлении.

Слово недели — куранты: пора ждать Новый год «Куранты» — так по-русски называют большие часы с музыкальным боем: башенные или кабинетные механизмы, которые проигрывают мелодию и отбивают часы колоколами. Это не только название прибора, но и сам звуковой ряд, который он воспроизводит. Откуда такое необычное слово? Истоки — в Европе. В XVII—XVIII веках модным был французский танец courant / courante (в русской передаче — «куранта»), а мелодии этого типа часто использовали для музыкального боя часов. По одной из версий, слово «куранты» перешло в русский именно от названия танца — потом так стали называть и сами мелодии, и часы, которые их играют. Исторически куранты появились в Западной Европе уже в позднем Средневековье; в России первые башенные часы с боем фиксируются в Московском Кремле в XV–XVII веках, а «курантами» их стали называть с XVII–XVIII вв. — особенно прочно это название закрепилось за часовым механизмом на Спасской башне Кремля. Фраза «под бой курантов» значит «в момент боя часов» — то есть ровно в то мгновение, когда часы отбивают час или проигрывают мелодию. В русском новогоднем формате выражение стало культом: бой курантов на Спасской башне ассоциируется с наступлением Нового года и государственными обрядами, поэтому «под бой курантов» = «в новогоднюю минуту», «в решающий момент отбоя часов».

О лапше на ушах Современная наука языка склоняется к тому, что выражение «вешать лапшу на уши» возникло в уголовно-лагерной среде начала XX века. Именно там появляется жаргонное «лапша» в переносном значении — «абсурдная, бессвязная болтовня», «выдумки», то есть то, что «повисает» в воздухе, не имеет смысла и служит обманом. А вот образ «вешать на уши» — более старый. Он встречается в речи XIX века в значении «надоедать разговорами, грузить лишними подробностями». Классическая фраза: «навесить на уши» (сейчас её можно услышать во фразе «присесть на уши») — то есть буквально «загрузить уши» лишней болтовнёй. Когда лагерный жаргонное «лапша» стало означать ложь или пустословие, оба выражения легко слились в одно: «вешать лапшу на уши» = нагружать человека бессмыслицей, рассказывать заведомую неправду. Первые письменные фиксации такого сочетания относятся к 1930–1940-м годам, а массовую популярность оно получило уже после войны — как и многие другие выражения лагерного происхождения, попавшие в просторечие через демобилизованных, пересыльные тюрьмы и бытовой фольклор. Есть распространённая легенда, будто выражение пришло «из Китая» или связано с цирковыми трюками — лингвисты считают это фольклором. Реальное объяснение проще: лапша — длинный, гибкий, мягкий предмет, который легко представить «висящим». Поэтому метафора получилось наглядной и быстро прижилась.

Почему «папа» тоже звучит похоже? После звука М ребёнку проще всего даются звуки П и Б. Они тоже образуются губами и не требуют сложных движений языка. А значит, второй волной лепета появляются слоги па, ба, па-па, ба-ба. И снова взрослые подхватывают естественную детскую артикуляцию и превращают её в слово. Поэтому по всему миру мы встречаем похожие формы: рус. папа, англ. papa, исп. papá, груз. baba (дедушка), суахили baba (отец), фарси bābā. Иногда эти слова позже меняют значение или начинают сосуществовать с другими названиями родителей (например, русское «отец», немецкое Vater), но начальный звуковой «детский» корень остаётся. Важно понимать: мы имеем дело не с древней «прамоделью», которую унаследовали все языки, а с повторяющимся естественным процессом. Каждый раз, в любом обществе, ребёнок произносит простые слоги — и взрослые превращают их в обращение. Поэтому похожесть «мама» и «папа» по всему миру — не языковая традиция и не культурное влияние, а результат того, как человеческая речь развивается в первые месяцы жизни. 🇷🇺 Мы в Max

Почему «мама» звучит одинаково во многих языках? Если посмотреть на языки мира — от русского и грузинского до китайского и суахили — легко заметить: слово «мама» звучит почти одинаково. Это не случайность и не заимствование. Общее у этих слов не язык, а ребёнок. Лингвисты, начиная с Романа Якобсона, объясняют это универсальной особенностью ранней артикуляции. Когда младенец только пробует голос, он не может произносить сложные сочетания. Зато у него отлично работает губной аппарат: губы сомкнуть легко, а открыть рот — ещё легче. Поэтому самые первые сочетания, которые появляются у ребёнка, — это м + а, б + а, п + а. Все эти звуки относятся к «губным», то есть не требуют точной работы языка. Именно поэтому во всём мире малыши бормочут одинаковые слоги: ма, ба, па. Повторение этих слогов тоже естественно: ребёнок пробует один и тот же звук снова и снова — так и возникает ма-ма. А дальше вступают взрослые: они слышат этот повторяемый слог и «закрепляют» за ним значение. И почти везде первым человеком, с которым ребёнок взаимодействует, становится мать — поэтому «ма-ма» получает статус слова, а не просто случайного лепета. 🇷🇺 Мы в Max

Почему «ошибка» — это «то, что осталось позади» Слово «ошибка» выглядит таким современным и повседневным, что трудно поверить: за ним стоит древний образ — «отстать», «сбиться с пути», «оказаться позади». В Этимологическом словаре Фасмера и работах А. А. Шахматова отмечается: глагол «ошибиться» восходит к старому приставочному глаголу «шибить» — «сбивать, сталкивать». Соответственно, о-шибиться — «сбиться», «уклониться», «сойти с прямого направления». Но почему тогда рядом всплывает странное слово «ошибь» со значением «хвост», «позади»? Это пример народной этимологии, которая появляется, когда люди пытаются объяснить непонятное слово через более знакомые. В ряде древнерусских текстов слово ошибь действительно фиксировалось в значении «сзади, позади». И оно стало народным «объяснителем»: раз «ошибка» — это «что-то не так», значит, «куда-то ушёл назад», «отстал», «не туда повернул». У «ошибки» нет прямой родственной связи со словом ошибь, но народная интерпретация точно подмечает общую идею: ошибка — это «отклонение от прямого пути», «шаг мимо».

Как уменьшительные стали самостоятельными именами Сначала уменьшительные существовали только в устной речи и не считались официальными. В документах писали строго «Мария», «Павел», «Глафира». Однако уже к XVIII–XIX векам ситуация начала меняться. Во-первых, именно разговорные формы стали основными в быту. Герои литературы Пушкина, Островского, Тургенева, а позднее Достоевского и Чехова постоянно зовут друг друга Машами, Пашами, Мишами. Такие имена создавали узнаваемый эффект живой речи, и общество постепенно перестало воспринимать их как исключительно ласкательные. Во-вторых, государственные документы XIX–начала XX века фиксируют случайные записи уменьшительных имён как официальных — чаще в деревнях, где книжная форма имени могла быть неизвестна. После революции, когда система регистрации стала проще, такие формы начали попадать в паспорта значительно чаще. И наконец, XX век закрепил эту тенденцию. Нормативные словари и справочники по именам фиксируют: Маша, Паша, Саша, Глаша, Лёша, Даша могут выступать как официальные имена, хотя традиционно остаются производными от полных форм. Получается любопытный парадокс: уменьшительные имена начали как неофициальные «домашние» формы, которые создавались по законам разговорной речи, но со временем стали частью официального антропонимикона.

Почему уменьшительные имена вообще появились Сегодня Маша, Паша или Глаша звучат привычно — будто им всегда было место в русском языке. Но изначально эти формы были не «полноценными» именами, а разговорными, домашними вариациями — тем, что лингвисты называют гипокористиками. Славянские и позже русские имена обычно были двухчастными: Ярослав, Всеволод, Святослав. Уже в древнерусских текстах XI–XIII веков фиксируются их сокращённые формы: Ярко, Славко, Володько. Это было бытовое, «домашнее» обращение — удобное и эмоционально окрашенное. Когда в Русь пришла христианская традиция (X–XI века), она принесла с собой имена греческого, латинского и еврейского происхождения: Мария, Павел, Анастасия, Глафира. Они были длиннее и чужды по звучанию, и народная речь тут же начала их «осваивать». Так появились первые сокращения: Марья → Марьяша → Маша; Павел → Павлуша → Паша; Анастасия → Настасья → Настя. Словари подчёркивают: окончания -ША, -КА, -Я были естественным инструментом разговорной речи. Они делали имя короче, проще и ближе — а иногда и ласковее или даже озорнее. Уменьшительные закрепились особенно прочно, потому что в русском языке богатая система ласкательных: они не только выражали любовь, но и снижали дистанцию, помогали обозначать возраст, положение в семье, уровень близости. Поэтому параллельное существование «Мария» и «Маша» для средневекового носителя языка было таким же естественным, как «мать» и «матушка».

🖍 Если вы работаете с текстами, то наверняка знаете это чувство: всё идёт гладко, пока не спотыкаешься о мелочь. «Шоурум» или «шоу-рум»? «Царицыно» склоняется или нет? Запятая тут обязательна или можно без неё? Можно довериться интуиции. Но одно «похоже, что так правильно» — и ошибка уходит в публикацию. А потом вы правите статью, пост или рассылку, краснея перед коллегами и клиентами. Корректорское бюро «Ёлки и палки» подготовило подборку ресурсов, которые реально помогают людям, работающим с текстами. Это список проверенных инструментов, чтобы: ✔ быстро проверять написание и пунктуацию; ✔ получать ответы на спорные вопросы без долгих поисков; ✔ понимать, каким источникам можно доверять, а какие лучше обходить стороной. Материал подойдёт корректорам, редакторам, копирайтерам и всем, кто делает тексты частью своей работы. Даже если вы уверены в грамотности, эта «коробка первой помощи» сэкономит время и поможет избежать ненужных правок. 🎁 Подборка бесплатная, забрать её можно по ссылке: https://goo.su/EX4N Реклама. ИП Тупицына Е. А. ИНН 540545581296 erid: 2VtzqvveQnv

Почему инфинитив мог быть сказуемым Если вы встречали в литературе фразы вроде «вам не видать таких сражений», «мне не уснуть», «ему не победить», то наверняка ощущали, что звучат они как-то… иначе. В них нет обычного глагола-сказуемого, но смысл передаётся очень точно. Как так получилось? Чтобы понять это, нужно вспомнить, что инфинитив в русском языке изначально был куда более «живым» и самостоятельным, чем сегодня. Исторические грамматики отмечают: древнерусский инфинитив не просто называл действие, а нередко обозначал реальную ситуацию — возможность или невозможность, долженствование, неизбежность, судьбу. Отсюда и конструкции типа «мне бы в поле выйти», «ему не уйти», «вам не видать». Инфинитив здесь не описывает действие, а становится центром высказывания: он сообщает, что действие недоступно, невозможно или трудноосуществимо. Поэтому именно он выполняет роль сказуемого — и при этом не нуждается в личном глаголе. Вторая важная деталь — безличность. Такие конструкции не привязаны к действующему лицу. «Вам не видать» — это не столько про «вы», сколько про саму ситуацию невозможности. Поэтому инфинитив подходит идеально: он не указывает ни на лицо, ни на число, а концентрируется только на факте действия или его отсутствии. Русский язык вообще любит безличные формы: «темнеет», «дует», «не спится». Инфинитив просто вписывается в ту же модель — безличного, обобщённого высказывания. К XIX веку такие обороты стали особенно популярны в художественной речи. Они давали краткость, выразительность и лёгкую патетику. У Пушкина, Лермонтова, Толстого они нередко связаны с судьбой: «нам не судьба встретиться», «ему не бывать в столице». И хотя в современном языке роль инфинитива как сказуемого встречается реже, она никуда не исчезла — просто стала стилистически окрашенной.

Почему «ложные» приставки прижились? Итак, сформировался слой приставок, которые по происхождению вовсе не приставки — просто элементы сложных иностранных слов, ставшие продуктивными в русском. Русский язык охотно принимает такие элементы по трём причинам. Первая — прозрачность смысла. Все эти части легко интерпретируются носителем. ПСЕВДО- — «поддельный», ЛЖЕ- — «обманный», СУПЕР- — «очень», «сверх». Понятное значение позволяет использовать их в живой речи, а не только в терминах. Вторая — гибкость русской словообразовательной системы. Русский активно строит новые слова по аналогии. Если есть псевдонаука, значит можно сказать псевдопатриот, а затем и псевдосолидность. Язык воспринимает модель как готовую схему. Третья — стилистический эффект. Такие приставки звучат выразительно и сразу задают тон слова. Лжепророк — резко негативное слово. Суперважный — разговорное, гиперболическое. Псевдоинтеллектуальный — язвительное.