Открытое пространство

7. Итог Цунами возникает из-за вертикального смещения дна на большой площади, а не от точечного источника энергии. Подводный ядерный взрыв создаёт каверну и ударную волну, но не смещает дно в геологическом масштабе. Энергия взрывной волны быстро теряется из-за турбулентности, кавитации и короткой длины волны. Даже мегатонный подводный взрыв порождает волны, заметные лишь в пределах десятков километров; дальнодействующее цунами не формируется. Взрыв у берега способен вызвать только локальные разрушения, но не глобальное цунами. 8. Заключение Подводный термоядерный взрыв — неэффективный способ генерации цунами. Энергия взрыва рассеивается в виде тепла, кавитации и ударных волн, а не преобразуется в длинноволновое колебание всей толщи океана. Для возникновения настоящего цунами требуется масштабное, длительное и пространственно протяжённое вертикальное смещение морского дна — процесс, который невозможно воспроизвести даже самым мощным одиночным взрывом. Именно поэтому идея создания «цунами-торпеды» в СССР была признана научно несостоятельной и закрыта: расчёты показали, что даже при гигантских затратах энергии эффект будет исключительно локальным. ПС. Дополнение Стоит отметить, что далеко не каждое землетрясения или смещение литосферных плит способны вызвать цунами. Ключевое условие - вертикальное смещение (субдукция). К примеру, разлом Сан-Андреас вблизи Калифорнии - это движение литосферных плит в противоположных направлениях без вертикального смещения их друг относительно друга. Поэтому любое по силе землетрясение в этой зоне не приведет к образованию цунами просто потому, что не будет выполнено базовое условие его возникновения. |Закрытый канал: https://t.me/no_open_expansion_bot

Почему подводный термоядерный взрыв не способен вызвать цунами 1. Природа цунами Цунами — это длинноволновая гравитационная волна, возникающая при внезапном вертикальном смещении морского дна на значительной площади. Такое смещение вовлекает огромные массы воды, которые вынуждены переместиться вверх или вниз, что и формирует длинноволновое колебание всей толщи океана. Основные причины цунами: - сбросы и надвиги литосферных плит при землетрясениях (особенно при субдукции — погружении одной плиты под другую); - подводные извержения и обвалы склонов; крупные оползни или падение массивных метеоритов. Ключевое условие: должно произойти масштабное вертикальное смещение твёрдого дна, а не просто локальный импульс энергии в толще воды. 2. Свойства волны цунами Длина волны цунами огромна — от десятков до сотен километров. Благодаря этому волна охватывает всю глубину водного столба, а потери энергии на трение и дисперсию минимальны. Скорость распространения определяется формулой для длинных гравитационных волн: c= квадратный корень из произведения gh где g — ускорение свободного падения (≈ 9,81 м/с²), h — средняя глубина океана. Для глубины h=4000 скорость волны цунами составляет около 200 м/с (≈ 720 км/ч). Энергия цунами E E пропорциональна квадрату амплитуды и длине волны: E∝A2*λ Именно из-за огромной длины волны цунами сохраняет энергию при распространении на тысячи километров, практически не затухая. Для сравнения: землетрясение магнитудой 9 (например, Тохоку, 2011 год) высвобождает энергию порядка 10 в 18 степени Дж Энергия взрыва «Царь-бомбы» мощностью 50 мегатонн — около 10 в 17 степени Дж Но в отличие от землетрясения, ядерный взрыв передаёт воде только ничтожную часть этой энергии в виде длинноволнового колебания. 3. Что происходит при подводном ядерном взрыве Подводный взрыв — это точечный источник энергии в жидкой среде. Большая часть выделенной энергии идёт не на перемещение масс воды, а на тепловые и ударные процессы: Нагрев воды, образование газовой каверны - 50–60 % Ударная волна в воде - 30 % Движение воды (гидродинамическая волна) -<10 % Точные значения зависят от глубины, мощности и геометрии взрыва, но порядок цифр остаётся схожим: доля, способная породить цунами, мала. В результате образуется расширяющаяся и пульсирующая каверна (пузырь газа), создающая серию коротких волн с длиной порядка сотен метров — на порядки меньше длины волны цунами. Эти волны быстро затухают из-за турбулентности и диссипации. 4. Почему волна от взрыва не превращается в цунами Главное отличие — масштаб и форма возмущения. Цунами зарождается, когда вся масса воды над обширным участком дна перемещается вертикально. Взрыв же создаёт локальное, мгновенное расширение воды — импульсную сферическую волну, а не длительное смещение дна. Даже если взрыв произойдёт у самого морского дна, он вызовет разрушение и кратковременное перемешивание осадков, но не поднимет весь участок коры вверх или вниз. Следовательно, не выполняется условие вертикального смещения дна. Коротковолновая природа взрывной волны приводит к её быстрому затуханию: энергия рассеивается на турбулентность и кавитацию, а фронт волны ломается. На глубинах более 500 м амплитуда падает до незначительных величин уже через несколько километров. 5. Исторические наблюдения Испытание Operation Crossroads (1946 г., атолл Бикини) хорошо иллюстрирует этот эффект. Подводный взрыв мощностью 23 кт (≈ 10¹⁴ Дж) вызвал волну высотой около 30 м у эпицентра, однако уже через 3–5 км высота уменьшилась в несколько раз. Волна не распространилась на значительные расстояния и не обладала свойствами цунами — это была локальная гидродинамическая волна. 6. Взрыв у берега: изменится ли картина? Если подорвать заряд вблизи берега, объём воды, с которым он взаимодействует, будет слишком мал. Волна действительно может быть очень высокой на небольшом расстоянии, вызывая локальное наводнение и разрушения в пределах сотен метров или пары километров. Однако это не цунами в геофизическом смысле, а мощный брызговой выброс и серия коротких волн, быстро затухающая по мере удаления.

(2) Среда как третий фактор истории Но даже демократия не может противостоять главному фактору — внешней среде. Мир меняется быстрее, чем любая политическая структура способна адаптироваться. Экономические кризисы, технологические революции, войны и культурные сдвиги со временем делают любую модель управления неадекватной новым реалиям. Когда накопившиеся противоречия достигают предела, система рушится или пересобирается в новой форме. Те, кто способен проходить через такие катастрофы, сохраняются в истории. Остальные — исчезают, оставляя после себя лишь краткий абзац в учебнике. Итог: власть как вечное движение История не знает финалов. Каждая политическая форма — лишь временный ответ на вызов среды. Любая стабильность — только пауза перед новым циклом. Государства живут, пока способны обновляться; умирают, когда теряют эту способность. Власть — это не структура, а процесс. И, возможно, понимание этого простого факта — единственное, что позволяет цивилизациям не исчезать, а изменяться и выживать. Стремление к мертвящей кладбищенской стабильности сродни суициду, сознательному уходу из жизни. |Закрытый канал: https://t.me/no_open_expansion_bot

(1) Почему ни одно государство не может быть устойчивым Каждая форма правления — от демократии до диктатуры — несёт в себе семена собственного вырождения. Государства рождаются, усложняются, перегружаются управлением и рушатся под его тяжестью. Вечная стабильность — миф, но понимание закономерностей этих циклов позволяет обществам выживать в истории. Происхождение государства и логика усложнения Возникновение государства — закономерный этап развития человеческих сообществ. Когда общество усложняется, а управленческие задачи становятся слишком объёмными для одной группы лидеров, возникает посредник — аппарат управления. Он перерабатывает информацию между управляющими и управляемыми, обеспечивая обратную связь и удерживая систему в равновесии. Но любая такая система внутренне неустойчива. В ней всегда действуют три силы: управляющие, управляемые и изменчивая среда, в которой они существуют. Политика, если отбросить лозунги, — это не борьба за власть, а процесс постоянной адаптации к этим трём силам. Их противоречия порождают развитие, делая любые разговоры о «конце истории» или «стабильности» бессмысленным набором звуков. Аристотель и шесть ликов власти Ещё Аристотель выделял три «правильные» формы правления — монархию, аристократию и политии (власть граждан по закону), и три их вырожденные формы — тиранию, олигархию и демократию в смысле охлократии, то есть власти толпы. Цикл, по Аристотелю, неизбежен: правильные формы вырождаются, за ними следуют кризис и новая перестройка. Это не просто философия, а универсальный закон политической динамики. Системы власти живут, пока существует пространство решений — компромиссов, консенсусов, реформ. Когда оно исчезает, управление теряет гибкость и начинает разрушать само себя. Три современных примера деградации управления Современные политические системы подтверждают эту закономерность. Украина демонстрирует охлократический сдвиг: власть реагирует не на стратегические вызовы, а на настроения улицы и краткосрочную популярность. Это убивает любые шансы на долгосрочное развитие. Россия, напротив, движется к гиперконтролю. Запредельная централизация власти создаёт иллюзию управляемости, но приводит к парадоксу: чем больше контроля, тем меньше его в действительности. Система, стремящаяся контролировать всё, не контролирует ничего и теряет способность к самообновлению. Европейский союз показывает третий тип вырождения — бюрократический. Попытка согласовывать решения всех участников породила гигантскую административную машину, производящую тонны директив и инструкций. Это создаёт фантом активности, но всё чаще превращает управление в информационный «белый шум», где теряется смысл политического действия. Демократия: медленный распад как форма устойчивости На этом фоне демократия выглядит парадоксально устойчивой именно потому, что она нестабильна. Её суть — не в эффективности, а в способности к самокоррекции. Черчилль однажды сказал: «Демократия — худшая форма правления, если не считать остальные». Он был прав. Демократия не гарантирует рациональных решений, но позволяет обществу учиться на ошибках без разрушения всей системы. Её деградация происходит медленно, поэтому кризис выглядит растянутым во времени — и именно это продлевает жизнь государству.

В Петербурге задержан организатор фестиваля «Некрокомиккон». Мероприятие, вдохновлённое эстетикой мистики и фантастики, решено было провести без прямых упоминаний Хэллоуина — участники приглашались «отметить тыквенный спас». Но и это не помогло: власти усмотрели в фестивале «проявления сатанизма».

Кажется, безумие запретительства окончательно вышло за пределы здравого смысла. Ведь сама идея праздника, где человек играет с темой смерти, потустороннего, страха, — не из Запада. Она укоренена и в нашей, русской традиции, куда глубже, чем принято думать. Тьма как часть мира В дохристианскую эпоху славяне жили в мире, где свет и тьма не были врагами. У каждой силы была своя роль. Чернобог воплощал несчастье и мрак, но без него невозможно было понять значение света Белобога. Морена — богиня зимы и смерти — символизировала не зло, а естественный конец цикла, за которым всегда наступает весна. Даже Кощей, Леший, Водяной — все эти персонажи не были «демонами», а хранителями дикой природы, её границ, непокорных и опасных. В языческом миропорядке не существовало абсолютного добра или зла. Мир держался на равновесии. Страх, смерть, разрушение — не враги жизни, а её тень, без которой сама жизнь теряет глубину и смысл. Христианство и уравновешивание зла Христианство, сменившее язычество, унаследовало этот закон двойственности. Оно противопоставило Богу дьявола, не как равного, но как отражение тьмы, необходимое для понимания света. Без искушения невозможно испытать веру. Без греха невозможно осознать прощение. Даже здесь присутствует древний принцип баланса: человек становится человеком, лишь проходя через тень и свое испытание злом. Современный страх перед тьмой Сегодня же любое соприкосновение с «мрачными» темами вызывает у властей панику. Тьма стала не символом, а запретным знаком. Любая попытка играть с ней — будь то фэнтези-фестиваль, хэллоуинская маска или даже исследование фольклора — воспринимается как угроза идеологической чистоте. Но мир без тьмы — иллюзия. Невозможно стремиться к свету, если ты не допускаешь существование тьмы. Запретив тьму, мы не уничтожаем зло — мы лишь теряем способность его понимать. Разрушение этики Когда страх подменяет разум, исчезает главный этический принцип — осознание меры. Власть, боящаяся символов, утрачивает не только чувство юмора, но и чувство морали. Ведь этика невозможна без выбора, а выбор невозможен без свободы видеть обе стороны — свет и тьму. Именно поэтому гонения на «тыквенный спас» выглядят не просто нелепо, а опасно. Они демонстрируют, что современный контроль разрушает не мораль, а саму способность различать добро и зло. Путь к свету начинается не с запрета тьмы, а с её понимания. |Закрытый канал: https://t.me/no_open_expansion_bot

История иногда говорит не словами, а событиями. Встреча Дональда Трампа и Си Цзиньпина — не решение проблем, а их зеркальное отражение. Совместного заявления нет. Фразы Си — дежурные, Трамп уходит с пустыми руками. Но сам факт встречи говорит о мире больше, чем тысячи аналитических сводок: два столпа мировой системы показывают, что фундамент трещит.

Тупик мирового порядка Глобализация умерла не в политике и не в экономике. Она умерла в структуре мира. Одни регионы переполнены капиталом. Деньги там растут как сорняки, производство гибнет от их избыточности. Другие недокапитализированы: бегство людей и ресурсов стало для них нормой. Америка утопает в активах, теряя индустрию. Китай не может ввести конвертируемость юаня: бегство капиталов почти мгновенно приобретет обвальный характер. Парадокс: капитал в Китае теряет ликвидность, производство в США — рентабельность. Административные меры — лишь жалкая имитация. Пекин сжимает свою финансовую систему в железных кулаках Нацбанка, Вашингтон кнутом санкций и тарифов гонит заводы на родину. Но это борьба с симптомами, а не с болезнью. Глобальный рынок исчерпал способность к саморегуляции. Крах цивилизации знаний Образование, опора цивилизации, обесценилось. Дипломы становятся вчерашними аттестатами. Знание фрагментировано, мышление теряет связность, управление превращается в имитацию. Управление перегружено данными, зарегулирована до абсурда. Стремление контролировать всё приводит к полной утрате контроля над всем. Каждое новое поколение управленцев слабее предыдущего. Всё выглядит как движение, но не создаёт результата. Глобализация, некогда объединявшая мир, теперь ускоряет распад. И где-то из глубины времени снова доносится фраза: «верхи не могут управлять по-старому». А по-новому — не умеют. В старых мехах молодое вино прокисает. Рождение нового субъекта Революционная ситуация впервые в истории приобретает глобальный вид и не замкнута в национальных границах. Возникает совершенно логичный вопрос: кто станет её движущей силой? Это не класс и не государство. Новый глобальный игрок уже есть, но ещё не оформился. Он может родиться из цифровой элиты, сетевых сообществ, технономадов — или из чего-то, чего сегодня не существует. Когда он проявится, нынешние властители испытают шок. Протокол без подписи Глобализация достигла предела. Старые инструменты — деньги, власть, образование — больше не работают, как прежде. Эффективность старого инструментария падает. Мир застыл на переломе: между прошлым, которое не уходит, и будущим, которое ещё не наступило. И в этом промежутке рождается нечто новое. Оно перепишет правила игры. Пока обсуждают саммит в Пусане, история уже пишет другой протокол — без подписи, но с последствиями. Конец одной эпохи — это всегда начало другой. |Закрытый канал: https://t.me/no_open_expansion_bot

Попытки российской власти принудительным порядком, включающим элементы насилия, ввести единообразное идеологическое пространство на базе «традиционных ценностей» и «патриотизма», неизбежно приведут к развалу конструкции в ходе реализации этого проекта. Любопытно, но дать им строгое определение у власти тоже не получается. Напоминает Рэдрика Шухарта: «…Это все равно что стакан кому-нибудь описывать или, не дай бог, рюмку: только пальцами шевелишь и чертыхаешься от полного бессилия…» Мульти- и поликультурность, подразумевающие сосуществование разных аксиологий (иначе — ценностных систем) для общества всегда более нормальна и менее конфликтна, чем монокультурное пространство, в котором возможен только один набор ценностей, а все остальные маргинализованы либо объявлены преступными. Пространство аксиологий связано с проблемой сосуществования идентичностей. Сама по себе аксиология неизмерима — набор ценностей может варьироваться в широком диапазоне, при этом он всегда ранжируется от критически важных до менее важных. В процессе взаимодействия разных картин мира (пространств аксиологии) возникает сравнение этих пространств и выделение несовпадений. Выявленные несовпадения и являются идентичностью, которую можно измерить. Одним из парадоксов идентичности является то, что чем больше число несовпадающих признаков, тем менее конфликтным является взаимодействие. И наоборот — максимальный конфликт между двумя идентичностями возникает в том случае, если не совпадает буквально одна ценность. Здесь и кроется проблема принудительно насаждаемых монокультурных пространств. Формально такое пространство в момент возникновения создает социальную систему с максимально высокой связностью. Как пример, можно привести военный психоз, возникающий как реакция на объявление войны. Как правило, монолитность социума возникает в момент внезапного иррационального (то есть, не поддающегося рациональному осмыслению) психологического кризиса. Максимально эффективными для подобной мобилизации становятся негативные эмоции — страх, ужас, ненависть. В 2020 году такой иррациональной эмоцией стал страх перед неведомым коронавирусом, который заставил даже здравомыслящих вменяемых людей поддаться чувству стадного инстинкта, нацепить на лицо маски, с пониманием отнестись к насилию, развязанному властями без сколь-либо внятного объяснения происходящего. Страх превратил нормальное общество в толпу. Примерно такой же сюжет возник в феврале 2022 года, только вместо страха в общество была внедрена ненависть, причем любые иные проявления чувств были объявлены буквально преступными и стали подвергаться преследованию, в том числе и уголовному. Однако подобные эмоции и наведенный ими отказ от привычной системы ценностей с течением времени подчиняются универсальному принципу Ле-Шателье-Брауна, то есть, чем сильнее отклонение от равновесного состояния (иначе - нормы), тем сильнее проявляется возвращающая к норме сила. Но даже в среде прямо поддерживающих навязанную аксиологическую картину мира начинают возникать разные ее прочтения и интерпретации. В среде «патриотов» происходит брожение, и монолитная картина мира начинает дробиться: ультра-патриоты начинают обвинять власть в недостатке патриотизма, более умеренные патриоты не согласны с ее избыточной жесткостью. И вот здесь возникает проблема «ереси» - когда по всем прочим позициям «патриотическая» среда вполне согласна с официальной точкой зрения, но по буквально одному вопросу она с ней начинает быть категорически несогласна. Именно поэтому «еретики» становятся основной головной болью власти, гораздо большей, чем те, кто в принудительном порядке был вынужден принять неприемлемую для них аксиологическую картину мира, с которой они не согласны либо во всем, либо по большей части. Поэтому сейчас наступает момент, когда для власти ее сторонники начинают оказываться большими врагами, чем ее противники. И именно сейчас начинают разворачиваться репрессии против «своих». Внешне это кажется нелогичным, но железная закономерность происходящего диктует только один сюжет. |Закрытый канал: https://t.me/no_open_expansion_bot

Переговоры о возобновлении авиасообщения между Россией и Японией выглядят не как шаг к реальному сближению, а как инструмент геополитического давления на Китай.

После трёхлетнего перерыва Москва и Токио обсуждают возможность возобновления прямых авиарейсов. Новость, появившаяся в российских СМИ, могла бы показаться технической, если бы не контекст.

Формально у сторон нет причин для потепления: Япония остаётся в числе стран, поддерживающих санкции против России и оказывающих помощь Украине. Однако за этим движением, на первый взгляд рутинным, может стоять более сложная дипломатическая комбинация, в которой Япония играет роль лишь одного из инструментов. Реальный адресат сигналов — Пекин. Россия и Япония на протяжении десятилетий балансируют между попытками нормализации и новым охлаждением отношений. В нынешних условиях подобные инициативы не могут быть восприняты как самостоятельный политический процесс. Скорее, это элемент более широкой игры, в которой Москва пробует скорректировать собственное положение в треугольнике Россия–Китай–Япония. Китай традиционно с настороженностью относится к любым изменениям в региональном балансе, особенно если они происходят без его участия. Сложившийся тупик между Россией и Японией — выгодное для Пекина состояние, обеспечивающее стабильность на восточных рубежах. (Примерно похожая ситуация наблюдалась в Закавказье, где карабахский тупик был выгоден Москве, не имеющей проектов и возможностей для продвижения своих интересов в регионе.) Любая попытка Москвы выйти из этого тупика вызывает у китайского руководства тревогу: возможное сближение России и Японии теоретически способно ослабить китайские позиции в регионе. Вряд ли в Кремле этого не понимают. Поэтому тема «потепления с Японией» нередко используется как инструмент сигналов Пекину. Каждый раз, когда Москва ощущает избыточную зависимость от Китая — будь то в сфере торговли, технологий или дипломатической поддержки, — на повестке вновь появляется «японский вопрос». Сейчас такой момент настал. Китай фактически превратился в главный канал экономического и технологического взаимодействия России с внешним миром. Это положение даёт Пекину монопольные рычаги влияния, что не может не вызывать растущую тревогу в Москве. В условиях, когда у Кремля почти нет прямых инструментов давления на партнёра, остаётся использовать дипломатические символы — имитацию диалога с Токио, возобновление авиасообщения, риторику о «перспективах сотрудничества». В Пекине, разумеется, понимают условность и некоторую карнавальность этого процесса, но вынуждены учитывать даже минимальную вероятность того, что Россия действительно может начать корректировать курс. Чем настойчивее Москва демонстрирует готовность к контактам с Японией, тем выше её переговорная позиция в диалоге с Китаем. Третий участник этой игры — Япония. Токио не может не осознавать, что его вовлекают в чужую игру, но игнорировать даже слабый шанс сдвинуть вопрос «северных территорий» с мёртвой точки японское руководство не может. Так Япония становится заложником собственных исторических фантомов — и объектом манипуляций со стороны Москвы. Однако следует понимать, что подобные дипломатические игры хорошо работают в периоды стабильности. В эпоху нарастающих глобальных конфликтов и перераспределения сил они могут оказаться неэффективными. Мир меняется быстрее, чем дипломатические привычки. Переговоры о возобновлении авиасообщения между Россией и Японией — это не про транспорт и не про туризм. Это — способ напомнить Китаю, что у Москвы теоретически остаются альтернативы. Пусть даже символические. Но в геополитике порой именно символы стоят дороже реальных договорённостей. |Закрытый канал: https://t.me/no_open_expansion_bo

(2) Для современной России продолжает действовать базовое противоречие, существующее в неразрешенном виде: огромные размеры, крайне разнородный вид ее составных частей потенциально обладают гораздо большей структурностью, чем иерархическая и архаичная система управления имперского вида (так называемая «вертикаль управления»). Поэтому Россия всегда обладала ярко выраженным противоречием между центром и регионами, которое обычно «заметалось под ковёр» введением жесткого авторитарного режима, балансирующего на грани прямого насилия (а иногда и переходящего за эту грань). Парадоксальным образом наивысшего своего расцвета, обладающего при этом колоссальным потенциалом развития, Россия достигала не в периоды экстремального напряжения, а напротив — в те периоды, когда центральная власть «отпускала вожжи». Наиболее характерными примерами являются 30-летний период после поражения в Крымской войне 19 века, когда страна занялась своими собственными проблемами, а также период конца пятидесятых и почти до начала семидесятых годов прошлого века. Затем, естественно, как и при любом стремительном развитии, возникают противоречия между управляющими технологиями, которые всегда отстают, и технологиями материального мира (здесь речь не только о производстве и экономике, но о всем спектре, который возникает в социальной системе — это и культура, и образование, и воспитание, и производство материальных благ, и развитие информационных технологий). Это противоречие тем быстрее накапливается, чем менее развиты технологии управления, после чего возникает кризис, прерывающий развитие системы. Российское развитие 19 века было прервано смертями двух руководителей, державших курс на неэкстремальное внутреннее развитие страны, «золотое десятилетие» шестидесятых годов в СССР перешло в стагнацию «застоя», накопление избыточного количества противоречий и быстрым скатыванием страны в катастрофу вследствие хаотичных реформ Горбачева. Характерной особенностью России вот уже более полутора сотен лет является существование и противоборство двух локусов будущего — одно из них создает распределенную и гибкую систему управления (сегодня ее называют федеративным устройством), второй локус — это жесткая авторитарная система управления, ломающая через колено базовое противоречие России. Повторяемость и цикличность катастроф России связана с тем, что противоречие между этими двумя сценариями будущего остается после каждого катастрофического перехода. «После Путина» мы снова войдем в тот же самый выбор между двумя системами управления — архаичной «вертикалью» или гораздо более современной и более структурной распределенной федеративной моделью. В зависимости от выбора страна либо опять попадет в цикл накопления всех ранее существующих противоречий с последующим катастрофическим обрушением, либо попытается создать принципиально новую для себя структуру (естественно, со своими собственными противоречиями), но обладающей принципиально иным и гораздо большим потенциалом развития. Соблазн вернуться к имперской модели, безусловно, будет гораздо выше, да и психологически она привычнее и для управляющей касты, и для населения страны, но нужно понимать, что конец будет точно таким же — очередной спаситель отечества, который заведет страну в еще большее число проблем, в конце правления которого снова произойдет масштабная социальная катастрофа. Смена автократа неизбежно ведет к кризису, но именно этот кризис открывает шанс на формирование новой структуры — распределенной и устойчивой. Стоит лишь повториться — будущее никогда не предопределено. Его можно вычислить по существующему пространству противоречий и решений, но конечный выбор между двумя (обычно двумя, и очень редко - между большим количеством) базовыми путями развития все равно является вероятностным, и станет неизбежным будущим только после того, как будет сделан. И ни одним днем ранее. |Закрытый канал: https://t.me/no_open_expansion_bot

Для любой авторитарной системы, особенно обладающей явно выраженным персоналистским, личностным, характером, критической точкой всегда является смена автократа. По сути, вся система управления в этот момент переживает катастрофический сценарий. В случае, если автократия имеет вид олигархического коллективного управления, этот сценарий носит менее выраженный катастрофический вид, если чисто персоналистский — тогда неизбежен более жесткий сценарий вплоть до полной смены курса и политики системы управления. Причина в том, что вся устойчивость системы держится на одном-единственном факторе — личности автократа. Есть такой любопытный объект — так называемая «капля Руперта». Это стекло, которое в раскаленном состоянии капают в воду. Возникает «капля с хвостиком», причем сама капля обладает крайне высокой механической устойчивостью — ее нельзя разбить молотком и даже прессом. Но достаточно надломить «хвостик», как она мгновенно «рассыпается». Структурно такая капля существует за счет огромного напряжения, возникающего из-за того, что внешний слой стекла затвердевает, а внутренний еще жидкий продолжает сжиматься. За счет этого любой внешний удар распределяется почти равномерно по всему объему «капли», что и определяет ее прочность. Любые аналогии условны, но на то они и существуют, чтобы описать сложные процессы в более упрощенной форме. Автократ в созданной устойчивой структуре управления — это «хвостик» капли, пока он неприкосновенен — структура сохраняет полную устойчивость за счет перераспределения любых внешних нагрузок по ней целиком. Смерть или его уход разрушает целостность «капли», и она рассыпается буквально взрывным образом за счет напряжений, которые заложены в ней в момент создания. Математически разрушение целостности структуры описывается функциями, которые теряют в момент наступления критической точки либо непрерывность, либо дифференцируемость, а значит — все изменения наступают скачкообразно. По сути, мгновенно. В случае коллективного управления авторитарной системой вначале стремительно разрушаются сложившиеся балансы в окружении ушедшего автократа-лидера, после чего структура точно так же претерпевает скачкообразное разрушение. В этом смысле фраза Володина «Есть Путин — есть Россия» на самом деле вполне отражает реальную действительность. Просто нужно учесть, что под Россией понимается не нечто абстрактное, а сложившаяся именно в данный период система управления. Она после ухода Путина в любом сценарии будет разрушена, причем необратимо, за счет того, что сегодня является предельно устойчивой. У нее нет гибкости, полностью отсутствуют даже намеки на механизмы сменяемости власти и реформирования — это и создает объективные предпосылки для ее текущей монолитности и неизбежного коллапса практически в ту же секунду, когда диктор скорбно (или наоборот, радостно — в зависимости от сценария ухода) сообщит народу-богоносцу историческую новость. О которой забудут примерно через десять секунд, чтобы никогда больше не вспоминать. Обсуждать сегодня, какое именно будущее наступит после критической точки, почти что бессмысленно. Можно лишь определить локусы этого будущего, каждый из которых представляет из себя компактную форму структурных противоречий, представляющих собой потенциал развития и способную превратиться в систему, которая будет модифицировать существующую реальность, превращая ее из вероятного будущего в будущее неизбежное.

Делить шкуру неубитого медведя не принято, так что любой сценарий свержения Мадуро в Венесуэле стоит рассматривать гипотетически, тем более, что вопрос: что затем? — тоже не выглядит очевидным. В последние годы сколь-либо легальная и системная оппозиция в Венесуэле разгромлена и фрагментирована, по большей части бежала из страны. Экономическая база оппозиции также серьезно пострадала: крупные собственники-креолы лишились значительной части своих активов в силу крайне тяжелой экономической ситуации в стране. Ну, и процессы «перераспределения» собственности, как это принято у революционеров, за двадцать с лишним лет монополии чавистов тоже изрядно подкосили эту страту. В общем, «после Мадуро» наступит период весьма высокой турбулентности, как принято говорить, и как долго он продлится, сказать невозможно. Кстати, именно такого рода понимание и опасения тормозили еще Обаму, который тоже был настроен решить венесуэльскую проблему, но в итоге предпочел оставить все как есть именно по причине высокой неопределенности последствий. В регионе уже есть одно Гаити — страна свободных рабов, и что с ней делать, никто не представляет. Зачем создавать еще одну? У Трампа другие подходы. Он сторонник быстрых решений, причем последствия его не слишком-то беспокоят. Поэтому гипотетическое свержение Мадуро вполне может стать реальным. Тем более, что особенных иллюзий насчет героической обороны от вторгшихся захватчиков не питает даже он сам. Стоит отметить, что в общем контексте свержение Мадуро в чем-то отвечает известной стратегии Сунь-Цзы, который ставил разрушение союзов противника на второе место и называл это «лучшей войной» по сравнению с прямыми столкновениями. Разрушение союзов России — это ответ Трампа на нежелание перемирия на Украине. С одной стороны, переключаясь на Венесуэлу, он продолжает свой хаотический путь поддержания медийной повестки, прикованной только к нему, с другой — определенная стратегическая линия в этом хаосе тоже просматривается. Совершенно верно отмечено, что перехват венесуэльской нефти у Роснефти (в отношении которой, кстати, Трамп ввел достаточно жесткие санкции буквально только что) позволит Америке более уверенно манипулировать мировым нефтяным рынком. Формально нефть Венесуэлы — не американская, но если американские компании вернутся к контролю над ней, доля Америки на нефтяном рынке возрастет до доминирующей. Ну, и репутационные потери Москвы — после демонстрации невозможности защитить своего союзника Асада и обвального краха его режима, после серьезной утраты позиций в Закавказье потеря союзника в Южной Америке — это, без сомнения, сильный удар. Стоит отметить, что то же самое можно сказать и о Китае, который вложил в Венесуэлу не меньшие, а возможно, и большие средства, чем Россия. Но с Китаем проще — у него нет союзников, у него есть либо рабы, либо зависимые от него колонии. Ему, в сущности, глубоко плевать на их судьбу, так что репутационно Китаю потеря Венесуэлы мало чем грозит. Потеря вложенных средств — это серьезнее, но и здесь китайцы всегда закладываются на риски, вкладываясь в несостоятельные или откровенно дикие территории. Неприятно, но в пределах этих рисков. Стратегия Китая — вывезти из колонии сразу много, чтобы снизить любые риски потери вложенного, так что за китайцев переживать точно не стоит. Мадуро уже прямым текстом предлагают бежать. Что характерно — в Россию или в Китай. Ему говорят, что такое решение будет встречено с пониманием, и тогда он никого интересовать не будет. Другой вопрос — а зачем он в таком случае Москве или Пекину? |Закрытый канал: https://t.me/no_open_expansion_bot

Желание ФБК стать монопольным лидером оппозиции мало чем отличается от точно такого же желания действующей власти выжечь все политическое пространство внутри России и ликвидировать вообще понятие «оппозиция». В этом смысле не совсем понятно, какую именно альтернативу в принципе намеревается предложить эмиграция. Стоит отметить, что Россия сегодня уникальна — у нее нет ни элиты, ни контрэлиты. Состояние, характерное для несостоявшихся государств, но весьма необычное для государств, формально входящих в клуб «настоящих». Здесь нужно понимать, что элитой называется особая социальная группа, обладающая проектом будущего страны и обладающей властью для воплощения этого проекта в жизнь. Контрэлита — аналогичная социальная группа, обладающая принципиально иным и несовместимым с властным проектом будущего страны, но не имеющая доступа к власти. А потому стремящаяся к ней. Есть еще одна группа, которую можно назвать антиэлитой — у нее нет ни проекта будущего, ни власти. Но есть желание властью стать. И иногда это происходит. Как правило, именно в несостоявшихся государствах, так как там просто не успела сформироваться ни элита, ни, соответственно, контрэлита. Россия тем и уникальна, что на сегодняшний день невозможно сформулировать в непротиворечивых терминах проект развития страны, который мог бы ассоциироваться с какой-либо социальной группой. Образ будущего для страны — это не нечто абстрактное, а жесткий каркас из целого ряда составных элементов: ценности и идеалы с ясно выстроенным балансом между ними — свобода, справедливость, безопасность, устойчивость, развитие личности, технологическое лидерство. Следующий элемент образа — это цели и ориентиры с относительно внятно изложенными направлениями и этапами развития в экономике, науке, культуре, образовании, экологии, качестве жизни. Крайне важный элемент — источники развития, то есть какие именно технологии, отрасли и формы хозяйствования будут развиваться для того, чтобы стать локомотивом роста всей системы в целом. Ну, и естественно, место страны в мире, ее роль в международном разделении труда, уникальная роль в межгосударственном общении. И, наконец, ключевой элемент образа будущего — это человек будущего. Тот идеал, который должен будет жить в нем. Идеальный человек — стержневой элемент любого образа будущего и проекта развития, так как он должен ему соответствовать. Без правоверного мусульманина нет ислама, без строителя коммунизма — нет коммунистического будущего, без человека свободного мира не может существовать либеральная идея. То, что с образом будущего у правящей в России страты дела обстоят неважно — факт. Свой собственный персональный проект будущего у нее, без сомнения, был в наличии («украсть и вывезти»), но и он сегодня, будем говорить откровенно, перестал существовать. Для страны и для народа его не было вовсе, а те зияющие высоты, которые периодически озвучивались, менялись так часто, что предсказывать, как именно они изменятся в любой следующий момент — дело совершенно безнадёжное. На данный момент, поняв, что с будущим не выходит, его нашли в прошлом. Дичь средневековья была названа «традиционными ценностями», которые в сложившихся практиках предельно упрощенного управления внедряются максимально свирепыми методами, включающими и уголовное преследование. Проблема «оппозиции» в том, что у нее точно так же нет никакого проекта будущего. А тот факт, что она сплошь и рядом буквально «прикручена» к западным структурам и спецслужбам, ставит вообще вопрос о ее национальной принадлежности. У нас уже строили светлое рыночное будущее агенты, прошедшие точно такое же обучение в тех же самых западных структурах. Все эти чубайсы — это просто предыдущее поколение тех, кто сегодня называется «оппозицией в эмиграции». И если когда-либо они появятся здесь, то обязательно снова прозвучит известная фраза: «Ну вымрет тридцать миллионов. Они не вписались в рынок. Не думайте об этом — новые вырастут» |Закрытый канал: https://t.me/no_open_expansion_bot

(2) Один важный нюанс, который стоит упомянуть: практического опыта руководства нефтяной отраслью у Венесуэлы не было. Не было своих кадров, не было технологий, промышленности, не было ничего. Было желание получать нефтедоллары. Естественно, что на этой волне выдвинулись социальные паразиты вроде венесуэльских профсоюзов, которые ранее рэкетировали американских нефтяников требованиями повышения отчислений на нужды рабочего класса, но по факту просто присваивавших эти ресурсы. Нынешний президент Мадуро — как раз руководитель крупнейшего автобусного профсоюза водителей, делавший свой бизнес на организации бесконечных стачек и забастовок, целью которых и был рэкет. В советском фильме «Рафферти» в свое время Олегом Борисовым был прекрасно выведен тип такого профсоюзного босса, его методов и его связей с организованной преступностью, босса которой талантливо сыграл Армен Джигарханян. Вполне ожидаемо венесуэльская нефтяная отрасль при Чавесе начала технологически деградировать, а когда цены на нефть поползли вниз, венесуэльская нефтянка попросту рухнула. В 2003 году добыча составляла 3 млн баррелей в сутки, 2,5 млн шло на экспорт. В 2019 году экспорт рухнул до 1 млн баррелей в сутки, в пандемийный 2020 год — до 0,5 млн баррелей. Купаясь в нефтедолларах, Чавес в начале нулевых годов провел аграрную реформу, разукрупнив сельскохозяйственные латифундии (в том числе и с политической целью подорвать ресурсные возможности своих противников из числа креольской аристократии), но добился этим лишь того, что аграрная отрасль держалась на плаву лишь за счет государственных субсидий. После того, как поток нефтедолларов иссяк, субсидии закончились, аграрная отрасль фактически умерла. В итоге чависты разрушили две базовые отрасли страны — нефтяную и аграрную, что привело к чудовищной инфляции, обеднению и без того нищего населения и, как следствие — бегству из страны примерно четверти всего населения. При этом в начале своего правления Чавес, раздавая поступления от нефтяных сверхдоходов, получил мощнейший заряд доверия со стороны хронически нищих венесуэльцев, однако и здесь он практически ничего не сделал, чтобы создать самодостаточный средний класс страны, предпочитая просто раздавать пособия, превращая огромные массы людей в социальных иждивенцев. Сегодня для миллионов венесуэльцев раздача государственной продовольственной помощи — практически единственный источник выживания. И, естественно, Венесуэла — это чудовищная преступность, причем организованная ее часть подконтрольна правящему режиму и существует на легальной основе (так называемые «коллективос»), наводящие ужас в трущобах-барио Каракаса и иных венесуэльских городов. На этом фоне наркотрафик стал одним из важнейших источников поступления доходов. Понятно, нелегальный источник. Но революционные генералы, взяв под свой контроль пути доставки колумбийского кокаина, фактически стали бюджетообразующим предприятием страны. Чем-то это напоминает Сирию, в которой торговля каптагоном, монополизированная семьей Асада, так же позволила ему более десяти лет держаться в гражданской войне в условиях разрушенной экономики страны. В определенной мере Трамп, обвиняя режим Венесуэлы в наркоторговле, совершенно прав — Венесуэла в силу катастрофических ошибок и просчетов нынешнего руководства пришла к состоянию, когда наркотрафик — это единственное, что позволяет хоть как-то удерживать власть нынешнего режима. Отказаться от него Мадуро и его коллеги по бизнесу уже не в состоянии: ничего другого у них попросту нет. В этом смысле любые требования прекратить преступный промысел равнозначны требованию ухода из власти. Чего они, по понятной причине, делать не собираются. |Закрытый канал: https://t.me/no_open_expansion_bot

В свете возможной агрессии США в отношении Венесуэлы и гипотетической задачи смещения правящего режима под вывеской борьбы с наркомафией, возникает вполне резонный вопрос: а как вообще получилось, что Венесуэла попала под контроль наркокартеля «Солнц», который является совершенно реальной мафиозной структурой, созданной генералами чавистской революционной гвардии (отсюда, кстати, и название картеля — по звездам на погонах генералов) Здесь стоит вспомнить, что Венесуэла была во многом сельскохозяйственной страной, основу аграрного сектора составляли крупные латифундии, принадлежащие местной аристократии-креолам. В 19 веке в стране была найдена нефть, в 20 годы 20 века началась ее активная добыча, и в первой половине 20 века Венесуэла превратилась в одного из ведущих производителей нефти в мире после США и СССР и одного из крупнейших её экспортеров (что неудивительно, так как внутреннее потребление в самой Венесуэле было крайне низким). Естественно, что у Венесуэлы не было своей нефтяной промышленности и технологий, вследствие чего нефтяная отрасль вся принадлежала американским компаниям, добывавшим ее по лицензии и отчислявших правительству страны роялти. В принципе, прежнюю венесуэльскую власть и знать это все устраивало. Отчисления капали без малейших усилий с их стороны, можно было жить, не особенно беспокоясь о будущем, положение отчаянно нищего народа никогда особенно власть не интересовало, так что подобная ситуация могла продолжаться еще достаточно долго. (В скобках можно сказать, что мотивация венесуэльской власти в корне отличалась от мотивации саудовской элиты, которая также не обладала никакими возможностями для добычи, производства, переработки, экспорта нефти, но довольно последовательно проводила стратегию на создание собственного кадрового потенциала, способного взять под управление весь нефтяной комплекс страны. Добившись этого, Саудовская Аравия справедливо выплатила западным компаниям выкуп и национализировала всю нефтяную отрасль, не разрушив ее при передаче права собственности, а главное — сохранив все отношения с западными коллегами. Весь процесс занял более полувека, но оно того стоило — и теперь Саудовская Аравия — один из ключевых игроков на мировом нефтяном рынке) Под влиянием левых идей Латинская Америка в третьей четверти 20 века «забурлила», появление левых (хотя и с очень латиноамериканской спецификой, да еще и с упором на троцкизм и маоизм) стало нормой, победа левых на Кубе — всё это привело к социальным потрясениям, и в конечном итоге в Венесуэле к власти пришли чависты, социальной базой которых являлись метисы и индейцы — те самые нищие и обездоленные. За основу идеологии чависты взяли боливарианские идеи, густо замешанные на идеях Троцкого с весьма отчетливым националистическим оттенком, что сразу предопределило мессианский и экспансионистский характер всей новой власти Венесуэлы на базе национал-социализма латиноамериканского толка. По своей природе чавизм, скорее, ближе к германскому нацизму, чем к классическому левому интернационализму. Впрочем, для Латинской Америки в силу сложившегося смешения разных привнесенных извне идеологических конструкций (нацизм, троцкизм, маоизм, марксизм, анархизм) и своих собственных существует огромное количество разнообразных течений, которые сложно однозначно маркировать с точки зрения привычной нам европейской классификации. Уго Чавесу крупно «подфартило», когда мировые цены на нефть начали стремительно расти буквально в самом начале его руководства страной (в каком-то смысле это аналогия с российским руководством президента Путина, который вдруг и ничего не предпринимая, получил подарок судьбы в виде резко растущих цен на нефть и газ). Естественно, что у Чавеса возник непреодолимый соблазн национализировать под вывеской справедливости нефтяную промышленность, а по факту — она была попросту реквизирована. Американским владельцам были предложены отступные по произвольно назначенной и крайне низкой цене, и Венесуэла получила весь промышленный комплекс буквально «за так».

(2) Еще одно критически важное отличие — китайская финансовая система жестко централизована, юань неконвертируемая валюта, государство имеет возможность продлевать долговую пирамиду за счет контроля над ликвидностью, проще говоря — препятствовать бегству капиталов. Собственно, поэтому категорический императив финансовых властей Китая не позволять юаню стать конвертируемой валютой как раз связан с пониманием того, что введение конвертируемости приведет к обвальному бегству капиталов из страны. Япония в этом плане имела существенно более либеральную финансовую систему, что резко снижало способность властей прямо контролировать негативные процессы, связанные с движением и оттоком капитала. В таких условиях Китай способен достаточно долго избегать валютных шоков, но исключительно за счет ограничений на движение капитала. В любом случае вероятность повторения именно «японского» сценария выглядит довольно высокой. Власть с высокой вероятностью не допустит обвала банков, по крайней мере системообразующих, но в таком случае избыток долга, дефляция и медленный рост приведут к стагнации экономики, причем это продлится, как и в Японии, даже не годы, а десятилетия. Соответственно, политические амбиции Китая пойдут прахом, он будет просто не в состоянии проецировать свои проекты в глобальное пространство, ограничиваясь локальными решениями. Конкуренция с развитыми экономиками сойдет на нет, так как Китай не сможет опережать их на тех направлениях, которые в данный момент являются источниками глобального развития. Пока японский сценарий для Китая является вероятностным, для него только складываются предпосылки, однако в течение этого десятилетия либо китайские власти сумеют преодолеть складывающиеся тенденции (причем даже неясно, каким образом), либо накопленный груз противоречий приведет к сдвигу, который переведет ситуацию в необратимую. В этом смысле действия противников Китая (в первую очередь США) направлены на то, чтобы не дать китайскому руководству разрешить накатывающую на него волну проблем. Далее объективные факторы сделают все сами. У Китая может быть соблазн решить эти проблемы иначе — через войну. Не обязательно прямую со своим участием (это как раз крайне рискованная история, так как переводит игру в состояние ва-банк: либо победа с неочевидным выигрышем, либо поражение с катастрофическими потерями. Поэтому «война за Тайвань» - это, скорее, угроза, которая не будет воплощена). Однако прокси-войны могут позволить Китаю раздвинуть временной диапазон, необходимый ему, чтобы как-то «расшить» существующую систему внутренних проблем. Проще говоря — ему нужно время. По возможности - много времени. В этом плане Россия, как инструмент ведения прокси-войн в интересах Китая, выглядит для Пекина достаточно важным приобретением последних лет. Поэтому китайцы молчаливо и неявно поддерживают Кремль в ходе российско-украинского конфликта, хотя это ведет к ухудшению отношений Китая с крайне важным для него европейским рынком. Но Китай рассчитывает выиграть время, поэтому текущие оперативные потери для него менее важны, чем выигрыш в стратегии. Для России быть китайским инструментом — это, конечно, и унизительно, и проблематично в том смысле, что ведет к закрытию возможностей выхода из своего кризиса. Но у инструмента нет права на собственное мнение. Он просто выполняет то, что ему предназначено. После чего его либо повесят на стену, либо вообще выбросят. Главное, чтобы он сделал свою работу. |Закрытый канал: https://t.me/no_open_expansion_bot

В восьмидесятые годы и начале девяностых в США царили несколько апокалиптические настроения относительно опасения, что стремительно растущая японская экономика просто «задавит» Америку. Эти настроения можно проследить на голливудской продукции (если взять хиты того времени - «Робокоп» или «Крепкий орешек» - японские корпорации буквально заполонили американские города и фактически управляют страной — по меньшей мере на местных уровнях). Однако случился обвальный кризис, «потерянное десятилетие», и Япония перестала быть кошмаром для Америки. Теперь что-то похожее можно наблюдать вокруг Китая. Быстро растущая экономика, захват позиций в мировой торговле, опасения относительно геополитических амбиций Пекина, рассуждения о биполярном мире, одним из полюсов которого становится Китай. Однако именно стремительность, с которой китайская экономика выросла и стала выглядеть как угроза существующему мировому экономическому порядку, вынуждает обратиться к японскому «чуду» и его стремительному обвальному «схлопыванию». Вопрос непраздный, так как есть целый ряд совпадающих признаков, хотя, конечно, имеются и серьезные отличия. В 1980 годы японский сценарий выглядел приблизительно так: быстрый рост, рост цен на землю и акции привели к гигантскому пузырю активов. Недвижимость и фондовый рынок оказалась сильно переоценены. При этом Банк Японии максимизировал процессы инвестиций через очень низкие ставки и предельно облегченному доступу к кредитным ресурсам. Итог: «пузырь» лопнул, рухнули цены на недвижимость и акции, резко подешевели залоги, в результате чего возник и стал стремительно расширяться банковский кризис. Возникли банки-зомби с огромным объемом невозвратных кредитов. Правительство боролось с кризисом стимуляцией госрасходов и госкредитами, чем еще сильнее усугубило ситуацию. Все это привело к 20-летней стагнации с последующим очень медленным на уровне 1 процента роста выходом экономики из рецессии. В Китае наблюдается очень сильное сходство: в нулевые-десятые годы главным источником роста стала недвижимость, создавшая аналогичный японскому «пузырь». Застройщики перекредитованы, стоимость недвижимости росла быстрее доходов населения, которое было вынуждено залезать в долги, чтобы компенсировать возникающий разрыв.Экономические субъекты Китая закредитованы выше любых разумных уровней. Нагрузка на муниципальные бюджеты колоссальна. Следствие не стало неожиданностью: началось падение цены на жилье (с соответствующим падением его залоговой стоимости, что вынуждает банки «зомбироваться» и накапливать «плохие» долги выше любых разумных пределов. Внутренний спрос слабеет, при этом демографическая ситуация в стране крайне тревожная. Стареющее население объективно генерирует падение спроса потребления. Рано или поздно (скорее рано) это приведет к обвальным процессам и переходу к устойчивой стагнации не только в отдельных отраслях вроде строительства, но и по всей экономике. Естественно, существуют серьезные различия. Китай — развивающаяся экономика, что позволяет ей обладать большим потенциалом для перераспределения ресурсов в новые отрасли, которые могут стать новыми источниками роста: высокие технологии, зеленая энергетика. Сегодня ввод Китаем в строй новых генерирующих мощностей в энергетике на базе возобновляемой энергии составляют практически половину всех новых мощностей в мире. У Японии, которая к началу девяностых уже была развитой экономикой, потенциал экстенсивного роста был крайне ограничен, соответственно, у нее просто не было пространства для маневра.

Европа активно обсуждает тему конфискации российских активов. За исключением Венгрии, категорических возражений, похоже, нет ни у кого, разногласия касаются лишь процедуры и формулировок. У нас идея конфискации преподносится как нарушение международного права, способного поколебать и разрушить систему гарантий права собственности. Поэтому Запад, хотя и хочет, но боится последствий и создания прецедента. Скорее всего, такая трактовка неверна. Право в кризисных и «пограничных» ситуациях всегда вторично по отношению к политике, и если есть политическое решение, правовая система встраивается в него, а не наоборот. Здесь важно уловить момент: это еще нормальная ситуация или уже нет. Примеров вторичности права по отношению к политике так много, что их и перечислять большого смысла нет. Банковская тайна в Швейцарии была важнейшим элементом и ключевым конкурентным преимуществом ее финансовой системы, зафиксированном в законодательстве еще от 1934 года. Но когда было решено, что поигрались и хватит, швейцарских банкиров прогнули, и в 2014 году было введено законодательство об автоматическом обмене информацией (AEOI) в соответствии с международными стандартами — и швейцарская банковская система не рухнула, а вполне встроилась в новые правила. Ужесточается положение офшоров, в которых мыли и хранили непосильно украденное многие и многие представители как западного мира, так и менее респектабельных бантустанов. И опять же — бездна не разверзается, офшорные юрисдикции продолжают оказывать услуги, но с оговорками, которые принимаются в качестве новых рисков. После ливийской революции миллиарды Каддафи, формально принадлежащие разным ливийским структурам, были заморожены и в значительной степени буквально испарились в суммах с девятью нулями — и опять же, мировая финансовая система героически выдержала этот удар судьбы, предпочтя не заострять на нем внимание. Говоря иначе, конфискация российских активов ничего не обрушит и не создаст никаких прецедентов. Все причастные к этому мероприятию отнесутся с пониманием. И никаким прецедентом это не станет, так как проблема носит не юридический характер. Вопрос: так почему до сих пор не конфисковали — является почти риторическим. Ответ на него достаточно очевиден. Заморозка активов — враждебный акт, конфискация — акт войны. Европа еще не готова к войне, но готовится. И когда активы будут конфискованы (а это, по всей видимости, вопрос как раз уже решенный), это будет означать завершение предвоенного периода и переход к военному противостоянию. На первом этапе — латентному, но качественный переход к новому состоянию сомнений больше не будет вызывать. Другое дело, что Украина, которая уже мысленно поделила эти миллиарды и любовно разложила по ухоронкам и счетам, может сразу забыть о своих мечтах, так как не для нее мама цветочек растила. Есть и более солидные люди, которым эти деньги нужнее. Если Европа будет воевать с Россией, то с чего бы ей отдавать уже завоеванное каким-то голодранцам? Пару крошек на пол, конечно, смахнут, но за столом побирушек не ждут. ПС. Пока ЕС «подвесил» ситуацию до декабря, отложив рассмотрение этого вопроса с целью уточнения позиции Бельгии. Эту процедуру можно повторять не раз, пока не будет принято политическое решение. |Закрытый канал: https://t.me/no_open_expansion_bot

Ну, и не нужно забывать про ухудшение материального положения населения — а это тоже немалый ресурс. На повестку может быть поставлен пересмотр социальной политики, и авторы доклада решили не заострять вопрос на этом колоссальном ресурсе, который тоже способен добавить устойчивость экономике военного времени. В общем, пока резервы есть, и эти резервы выглядят настолько существенными, что любые санкции не способны подорвать общее положение России в плане экономической и финансовой устойчивости. Стоит лишь согласиться с этим выводом, хотя нужно уточнить, что отброшенные в докладе факторы слишком существенны, чтобы не пересмотреть выводы, если они проявятся. Военные удары «вглубь» территории России в том формате, который имеется сегодня, тоже не способны хоть как-то изменить положение вещей. Что тоже вполне логично, так как «доктрина Дуэ» в любом из своих форматов является чистой воды фантомом - «выбомбить» страну из войны не удавалось никогда и никому. Авторы доклада обоснованно приводят в пример несравненно меньшую по сравнению украинскую экономику, по которой Россия применяет кратно большее число ракет и беспилотных аппаратов, и ни малейших признаков коллапса этой экономики не наблюдается. Так что угрозы применения дальних беспилотников, ракет с дальним радиусом действия могут вызвать лишь психологический эффект, да и то ненадолго. Однако основная проблема, которая препятствует мирному урегулированию на условиях Трампа, заключается даже не в этом. Она звучит одинаково для Киева и для Москвы: ну хорошо, допустим, мы остановимся. Что дальше? Ни Россия, ни Украина на нынешнем этапе в принципе не могут пойти на заключение какого-либо мирного договора. Не могут и не хотят. Во-первых, как себе это представляет Трамп? Линия фронта остается, на ней перестали стрелять — и куда девать сотни тысяч военных в условиях, когда ни один, ни другой противник друг другу не доверяют? Значит, ни о каком переходе к мирному строительству речи нет и быть не может, а значит — и ни о каком доверии друг к другу. Это закончится однозначно: новой войной. Во-вторых, конфликт на Балтике никто не отменял. НАТО готовится к войне, было бы нелепо предполагать, что Россия на это смотрит благодушно. Поэтому логика российского руководства — ликвидировать один фронт до того, как будет открыт второй. Просто перемирием этого не добиться, так как столкновение на Балтике одномоментно приведет к новой войне на Украине. Откуда брать две армии, чтобы воевать и там, и там? Третий момент. Как и в пандемию, вокруг кризиса возник круг структур и лиц, на нём наживающихся. А значит, обладающих влиянием на принятие ключевых решений, в том числе решений о войне и мире. И как прикажете им сводить бюджет, если завтра наступит мир? И, наконец, в-четвертых. Вокруг конфликта сложились интересы внешних участников. Европейцев, китайцев и прочих всяких. Они разные, они зачастую противоречат сами себе, но главное в них то, что сам по себе конфликт укладывается в эти интересы. И главное — они обладают влиянием на его участников. СВО сама стала устойчивой самодостаточной системой, разрушить которую крайне сложно. Можно — но для этого нужно вбросить ресурс, сопоставимый с тем, который удерживает эту систему в равновесии. Санкции ЕС или Трампа похожи на детское ведерко с водой, которым поливают горящую заправку. И с таким ведерком рассчитывать, что она вдруг потушится — очень наивно. И это при том, что огонь пока не добрался до вкопанных под ней цистерн, полных бензина. |Закрытый канал: https://t.me/no_open_expansion_bot

(1) Введенные США санкции против Лукойла и Роснефти, а также структур с их участием можно будет оценивать только после того, как на них отреагируют Индия и Китай, которые обеспечивают большую часть объема экспорта этих компаний. Рискнут ли китайские и индийские переработчики подпасть под вторичные санкции. Если не рискнут — экспорт этих компаний может сильно просесть, и тогда встанет проблема срочного перенаправления потоков с неизбежным и очень большим дисконтом, причем в значительной мере по «серым» схемам. Если санкции ЕС и «потолок» цен были продиктованы тем, что Европа хотела снизить поступающие в российский бюджет средства, так как европейцы сами прямо или косвенно, но потребляют российскую нефть, то США просто лупят дубиной безо всяких тонких подходов. Правда, тут есть нюанс, связанный с тем, что в отличие от Европы, отмена санкций не увязывается с возвращением Крыма, возвращением на позиции 22 февраля 2022 года, вообще какие-то условия как таковые отсутствуют. Трамп говорит предельно прямо, что если только наступит перемирие по текущей линии фронта, и это перемирие будет как-то оформлено, надобность в санкциях (этих и всех прочих) отпадет. То есть — Трамп рассматривает санкции исключительно в качестве инструмента давления в переговорном процессе. И более никак. Дайте ему Нобелевскую премию, и он снимет все санкции. Ну, а с европейцами вам разбираться отдельно, он тут ни при чем. Этот подход Трампа теперь будет применяться ко всем его действиям в отношении России. Американские СМИ сообщили, что Белый дом дал разрешение на дальние удары американским оружием вглубь территории России. Белый дом сообщил, что он ничего не разрешал, он всего лишь продает оружие НАТО, а все остальное его не касается. Трамп снова заговорил о «томагавках», сообщив, что обучение их применению длится не менее полугода, а потому применять эти ракеты по России должны будут американские специалисты, «но мы этого не хотим». По факту, это алаверды Трампа известной фразе про то, что военное снаряжение можно купить в любом военторге, а нас там нет. Цель — та же самая. Сядьте за стол и подпишите сделку. Рук можете не пожимать. «Семенов, делай что хочешь, но баркас мой со дна достань!» И тогда не будет ни дальних ударов, ни томагавков, ни санкций. Ну хорошо же сидели, чё вы? *** Буквально вчера враги и иноагенты-экономисты опубликовали многостраничный доклад (естественно, за рубежом), в котором они сделали вывод о том, что расчет на крах российской экономики в краткосрочной перспективе — вещь весьма нереальная. Правда, модель, которой они воспользовались, выглядит очень ограниченной, в докладе они сами признали, что не рассматривали достаточно большое число значимых факторов, которые могут серьезно изменить и всю модель, и выводы. В частности, в докладе сознательно была опущена вероятность возникновения параллельных украинскому вооруженных конфликтов, а пока дело идет к тому, что из вероятностного пространства такие конфликты могут в скором будущем перейти в пространство действительное. Тем не менее, выводы доклада с учетом отсутствия целого ряда условий однозначны: устойчивость российской экономики вполне достаточна, чтобы продолжить конфликт на Украине в обозримой на несколько лет перспективе. Объяснение этому в докладе было сложным, но в сухом остатке вполне понятным: за последние десятилетия российское население «накопило жирок», возник немалый слой среднего и малого бизнеса, который развивался далеко не в тепличных условиях, но тем не менее обладает ресурсом, который теперь пришло время изъять на благо страны. Да, после этого экономика будет представлять из себя руины, но для оперативных надобностей возможность выдавить из этого слоя достаточно большой ресурс есть. И его начинают давить — повышение налогов, изъятие всех льготных режимов налогообложения, начавшийся процесс перераспределения собственности, больше напоминающий банальные реквизиции — все это уже происходит.

(2) Не стоит забывать и внутренние противоречия в самой России. К ним вполне может быть отнесена Чечня в силу неясного положения дел в ее руководстве. Если к этому моменту еще и в Чечне произойдет передача власти, и, соответственно, обострится ситуация и там (а ни первая, ни вторая чеченские войны не разрешили внутренние чеченские противоречия, которые вылились во внутричеченскую гражданскую войну, которая сегодня прекращена, но находится в скрытом состоянии, так что причин для обострений — более чем достаточно), то число фронтов начнет угрожающе расти и увеличиваться. Наконец, есть и фактор слабо подконтрольных мигрантов. В спешном порядке на суверенной территории России открывают представительства министерств внутренних дел стран Центральной Азии, так как в этнической среде российской правоохранительной системе превентивно работать практически невозможно, но создать систему контроля за короткий срок нереально. Теракт в «Крокус Сити Холле» показал, что террористические группировки вполне способны работать в этой среде, а что особенно тревожно: аномальный характер привлечения для совершения терактов не идейных сторонников, а просто наемников за деньги создает обширный ресурс возможного применения этого горючего материала в любой требуемый момент. У любого жонглера есть предел числа предметов, которыми он может жонглировать. У умелого их больше, но достаточно ли у российского руководства умения, чтобы заниматься всем и сразу — это вопрос. Нужно при этом учитывать, что достаточно большой ресурс, сопоставимый со всей воюющей на Украине армией, сегодня задействован внутри страны (а может, и больший). Поддерживать стабильность в задавленной репрессиями стране — серьезный бизнес, и отвлечь задействованный на это поддержание ресурс на иные задачи без последствий не выйдет. Стоит отметить, что «с той стороны» играют умелые мастера подобных комбинаций, для которых создание катастрофических проблем для противника всегда было частью колониальной политики, позволявшей управлять практически половиной всего мира. Уж на такие-то пустяки у них хватит и опыта, и возможностей. В общем, вопрос, кому всё сильнее нужен сегодня мир на Украине, выглядит риторическим. Однако всегда бывают ситуации, когда выхода особенно-то и нет. Характерный признак любой катастрофы: любое решение лишь приближает коллапс. |Закрытый канал: https://t.me/no_open_expansion_bot