Vladimir Pastukhov

Продолжая тему факторов риска для режима, не могу не заметить, что исторически Путин лично является, безусловно, самым защищенным элементом системы, которому мало что угрожает. С большой долей вероятности до его смерти ему не угрожает ни революция, ни переворот.   Разумеется, я не рассматриваю «крайние» варианты, а именно те, при которых Путин доводит страну «до крайности» - то есть либо до военного поражения (при этом массированные обстрелы российских городов хотя бы на уровне сегодняшнего обстрела городов Украины или неуправляемую гиперинфляцию я рассматриваю как «лайтовую» версию поражения), либо до ядерной фазы войны. Тогда, конечно, всякое может случиться. Но в режиме вялотекущей политической шизовойны Путин прекрасно сохраняется, - почти как мумия Ленина в формалине.   Не могу сказать того же о его преемниках. На них формалина может не хватить. Если Путин совершит свинство и не разберется с войной при жизни, то, кто бы ни заступил на вакантное место, он окажется в зоне очень высокой политической турбулентности. Ее обеспечат два встречных политических потока.   Во-первых, резко возрастет давление извне, потому что многое из того, что представители про-украинского альянса не решались сделать при Путине, они сделают сразу после его ухода (все понимают, что такое «моментум», - дураков нет). Во-вторых, мобилизационный ресурс преемника, кто бы им ни был, поначалу будет меньшим, чем у Путина, поскольку ему придется некоторое время адаптировать систему под себя.   В точке пересечения этих двух потоков будут возникать завихрения, поднимающие ближе к поверхности политические шлаки, доселе прижатые к грунту. И это будут не либералы, не западники и не противники войны. Главной проблемой для преемников Путина станет конфликт со сторонниками продолжения войны любой ценой - при отсутствии возможности продолжать платить даже по старой цене. Если, например, Путин откровенно побаивается проводить мобилизацию, то для его преемника это станет почти неразрешимой задачей.   В этих условиях в России как раз и сложится первая предпосылка революционной ситуации: у верхов будет заблокирована возможность жить по-старому, при том, что низы будут требовать перемен (в основном - быстрой победы над всеми врагами). Тогда перед преемником откроются два диаметрально противоположных пути: либо начать поэтапную конверсию войны, идя на аккуратное сближение с Западом (для чего бывшей путинской элите потребуется поддержка части готовой с ней разговаривать либеральной оппозиции), либо пойти на поводу у радикальных сторонников войны и попытаться воплотить в жизнь все самые сладкие мечты дугинцев, малофеевцев, стрелковцев и прочих одержимых, что практически неизбежно приведет к открытому гражданскому конфликту прежде всего в районах компактного проживания этнических и конфессиональных меньшинств. А это прямой выход в революцию, которую терпеливо ждут в засаде оставшиеся на свободе сторонники Алексея Навального.   Таким образом, подводя итог всем этим размышлениям, я прихожу к двум неутешительным выводам.   Во-первых, если отбросить в сторону случайные факторы, которые могут резко ускорить исторический процесс и вообще увести его в сторону, то первым легко просчитываемым критическим моментом для путинских элит станет уход Путина из власти при незаконченной войне. В такой ситуации у них сохраняются наименьшие шансы на выживание. Впрочем, самому Путину уже будет все равно, и даже сегодня это явно не его проблема.   Во-вторых, выход из этой критической полосы видится либо в движении в сторону более-менее мягкого бюрократического авторитаризма, где по-прежнему в значительной степени рулят перекрасившиеся путинцы с либералами-хамелионами, либо в сторону очень жесткой революционной диктатуры со сведением счетов всех со всеми. Предсказать, куда Россию вывезет эта диктатура, сегодня практически невозможно.  

В это трудно поверить, но Путин с упорством, достойным лучшего применения, тянет Россию в революцию.   Нет, конечно, все, что его администрация делает с 2013 года и тем более с 2020 года, формально направлено на предотвращение революции и обеспечение беспроблемной передачи власти и активов путинским кланом следующему поколению правителей. Но итог может быть прямо противоположным.   Причина – в войне. Война стала самым мощным инструментом мобилизации в руках путинской опричнины и должна была обеспечить преемственность власти «на все 100%» (доктрина Суркова). Но она затянулась, и случился передоз. Тот, кто выпивает целую упаковку транквилизаторов за раз, всегда рискует не проснуться. Вот и путинский режим рискует заснуть навсегда, убаюкиваемый глубоким милитаристским сном.   Когда-то Ленин написал, что революции для того, чтобы быть успешной, нужна хоть маленькая, но ежедневная победа. В принципе, то же самое он мог бы написать и о контрреволюции. Путин сидит на игле победы. Если она ломается – режиму не сдобровать. Если вы хотели знать, как выглядит игла Кощея, то вот она перед вами. Если бы эта война могла длиться бесконечно долго, принося каждый день одну за другой маленькие победы, то проблем бы у Путина не было.   Но тут же обозначается первая проблема. Любой ресурс конечен, даже путинский. Если война продлится слишком долго, есть риск, что из стабилизирующего фактора она превратится в дестабилизирующий  (тотальная мобилизация и военный капитализм – обычно не совсем то, что нравится народу-богоносцу). То есть Путину все-таки нужно достичь победы в рамках какого-то разумного временного периода. Это важно понимать, строя модели развития ситуации, - Путин ограничен во времени. Ему нужна осязаемая победа не вообще, а в обозримой перспективе.   Фактор ограниченного времени меняет если не все, то многое. Пока Путин жив и находится у власти, «война без победного конца» не так опасна для режима. Оставим в стороне экстремальные сценарии с тотальной мобилизацией на фоне катастрофического исчерпания ресурсов или с прямым выходом в ядерное продолжение конфликта, которые возможны, но менее вероятны, чем длительное рутинное тление войны и России вместе с ней.   В «красной зоне» реально находится только один сценарий: если Путин умирает, так и не одержав победы и не закончив войны. То есть если война переползает на «постпутинский транзит» и становится головной болью не самого Путина, а его преемников. В этом случае ситуация будет развиваться, на мой взгляд, нелинейно, в том числе с перспективой выхода в революцию.   Мы недооцениваем фактор Путина как стабилизатора режима. Восполнить его потерю в условиях мира, когда есть достаточно «подлетного мирного времени», наверное, было бы возможно (вспомним «переходы» от вождя к вождю в послевоенном СССР, пусть и не беспроблемные, но в целом удачные). Однако в условиях продолжающейся войны мне это кажется малореальным. Скорее всего, в этом случае ситуация «упадет» в паттерн первой Крымской войны, и круг истории, о котором так любит всуе поговорить Владимир Мединский, замкнется.   Наследник Путина «не потянет» войну, как не потянул ее наследник Николая I (Александр II вынужден был заключить позорный для России мир с антироссийской коалицией европейских держав, поддержавших Турцию в той войне, ровно через год после смерти ее вдохновителя). А дальше все будет как обычно: Россия на какое-то время зависнет между глубокими реформами и революцией, прежде чем выбрать между огнем и полымем. Но это тема отдельного поста.

Трампа надо читать как Евангелие. Он разговаривает притчами. Притчи принято толковать. Последняя по времени притча – о сердобольной Меланье. Считывается она достаточно легко:   «Брат Владимир, все мы не свободны в своем выборе. Ты мне друг, но выбор избирателя дороже. Ты хочешь четверть, пол и даже всю Украину, и ты в своем праве. Но возьми это так, чтобы мой народ не нервничал. То есть не надо взрывать Киев, не надо кошмарить простой народ Украины. Потому что ни одному простому народу в мире такое не понравится. И даже моя Меланья иногда смотрит телевизор, что уж говорить о других.  Мой народ, когда видит это варварство, требует от меня действий. А народу, особенно когда с ним моя Меланья, я отказать не могу. Поэтому придется мне, брат, тебя окоротить, несмотря на то, что логика твоя мне как никому понятна».   Эта ситуация вскрыла одно из неразрешимых противоречий этой войны для Кремля. Чтобы победить Украину, надо добиться того, чтобы она лишилась внешней поддержки (иначе эта музыка будет вечной). Но победить чисто в поле (читай – на фронте) не получается. Приходится прибегать к карательным мерам с целью сломить сопротивление в тылу.   Но побочным эффектом карательной политики является ее величество «картинка», которая транслируется на миллиарды IP-адрессов и сотни миллионов дисплеев, формируя общественное мнение в поддержку Украины. Это общественное мнение приобретает в конечном счете вектор, который заставляет политиков продолжать оказывать военную и финансовую помощь Украине, что делает положение «на земле» тупиковым и заставляет предпринимать все новые и новые карательные экспедиции.   Это замкнутый круг, который не так просто разомкнуть, как кому-то кажется. Ну хотя бы потому, что Путин тоже зависит от общественного мнения, даже в том случае, когда он его изначально сам сформировал. Поэтому Путину не нужен мир, ему нужна победа. Для победы надо ломать волю украинцев. Но ломая волю украинцев (без особого успеха пока, между прочим), он усиливает их поддержку извне и тем самым отодвигает желаемую победу.   В общем, крутится российский нацлидер  как белка в военном колесе, а толку чуть. Попробовал откровенно поделиться своими печалями с Трампом, а тот в ответ рассказал ему притчу про Меланью, намекая, что ничем не может помочь…  

Как и было обещано в воскресном выпуске ЧКП Дмитрию Еловскому, «Пастуховская кухня» с экспресс-анализом «сюрприза» Трампа, тоже обещанного заранее и широко разрекламированного, не заставила себя ждать.   Что в заявлении Трампа главное? То, что Трамп ни из какой игры не выходит, а наоборот, остается в игре и повышает ставки. Путин не любит принимать решения под давлением. Не поверите, но Трамп тоже.  В этом смысле «нашла коса на камень».   На что похоже? - На игру в «Ну-ка, отними!» (Украину). В то, что разговор между Трампом и Путиным был откровенным (читай – пацанским), верю без доли сомнений. Допускаю то, что в этом разговоре Путин вполне мог сказать: «Мы в своей силе, а значит, и в своем праве. Если Зеленский не отдаст часть, я возьму все. Мне нет смысла брать меньшую часть при твоем посредничестве, чем та, которую я могу взять сам. Передай Зеленскому, что до осени фронт рухнет, и нынешние условия покажутся ему тогда несбыточно хорошими». Ну, как-то так.   Трамп такой язык Путина понимает лучше кого бы то ни было. Он не стал артачиться из-за «четвертака» (одного лета), а сказал: «Ок, Гугл. Сколько там того лета? Мы подождем». Но обозначил пунктиром последствия.   Поэтому ничего из сказанного Трампом по конкретике, кроме «летней отсрочки», не стало сюрпризом. Сюрпризом стало как раз то, что он это все-таки сказал, а не «съехал» на другую тему, как обычно.   Собственно, что обещано: 1)  Украина получит оружие, пусть и не бесплатно, а за европейские деньги (в этом вопросе с момента избрания сохранялась интрига – теперь ее нет). В этом пункте Кремль может расслабиться (точнее - напрячься): халявы с коллапсом фронта из-за внезапного прекращения поставок вооружений (как при Байдене, между прочим) не будет. 2)   Вторичные санкции с давлением на Китай, Индию, Турцию и Индонезию (нечего по форумам шастать!) будут усилены. Может быть, это ничего и не даст, но гарантированно сказать, что из этого ничего не выйдет, тоже нельзя.   То есть Трамп дал понять, что он действительно не Байден и за оружием в карман не полезет. Он готовит почву для нового раунда переговоров, когда горячие головы поостынут. Ему, на мой взгляд, все равно, чья голова остынет первой. Он дал время – пятьдесят дней - попытать буйным счастья. Дальше новая версия поговорки про «шаха и ишака» (кстати, особенно актуально, потому что не брать во внимание то, чем закончился предыдущий ультиматум Ирану, Путин не может): «Либо украинский фронт посыпется, либо «русский трест» лопнет от внутреннего напряжения.   В зависимости от результата будет сделано следующее предложение, от которого нельзя отказаться, - либо Путину, либо Зеленскому. У нас победы по осени считают…   Детали и интерпретации можно найти здесь:   https://youtu.be/E_cqROYLGv4?si=tKQceodooKzEdFa7  

Прочитал про некоего Хижина, который  зарезал свою девушку, нанеся ей то ли 35, то ли 69 ножевых ударов, после чего перевел себе с ее карты три тысячи рублей на наркотики и с той же целью сдал в ломбард ее ноутбук и мобильник. Теперь он герой войны, пример для подражания молодежи и студент-передовик «Военмеха».   Удивлен? Пожалуй, нет. Сначала, конечно, оторопел, а потом подумал: насколько ситуация действительно является уникальной, характеризующей именно наше поганое время? По большому счету - ни насколько.   В связи с этим вспомнил про Гайдара-дедушку («Тимур и его команда», для тех, кто не сразу вспомнит), который командовал карательным отрядом на Тамбовщине и в Хакасии в 17-18 лет. Ходят слухи, что о зверствах этого парамилитарного образования местные крестьяне вспоминали много лет спустя. Докомандовался до того, что попал под большевистский суд с обвинениями в неоправданной жестокости. А это надо еще суметь.   И что? Стал прекрасным детским писателем, умер геройски. Правда, мучили ночные кошмары (из армии комиссовали с диагнозом «травматический невроз»). Судя по тому, как погиб, искал смерти. Возможно, подсознательно. Станет ли Хижин новым детским писателем или, учитывая специфику его дела, начнет писать романы о неразделенной любви? Сомневаюсь, конечно, но исключать ничего нельзя.   Так или иначе, это история не про время, а про пространство. Пространство культуры, в которой «нормальные герои всегда идут в обход». Морали.   Это не время особенное, а мы «особенные». Я думаю, с таким анамнезом переводом стрелок часов вперед или назад дело не поправить. Придется менять весь часовой механизм.

Конечно, связь религии и права не является непосредственной и ее нельзя воспринимать буквально: «религия рождает право». Это было бы дешевой пародией на философию права. Речь идет о генезисе, а не о причинно-следственной связи.   Тем не менее, надо помнить, что, когда мы говорим о современном европейском и вообще западном обществе, то все его основные, хорошо знакомые нам черты, включая политические институты и право, были выпестованы именно в лоне западного христианства, которое сформировало платформу для возникновения гражданственности (citizenship) – собственно той базы, на которой стоит современный западный мир и которой как не было, так и нет до сих пор в России.   Но как был пройден этот путь от западного христианства до этой самой гражданственности и вытекающих из нее современного западного права и конституционализма? И можно ли пройти этой же дорогой в обратную сторону, закончив где-нибудь в суде инквизиции?   По всей видимости, из всех христианских добродетелей наиболее важной с точки зрения происхождения права оказалось братство, более знакомое нам как знамение Нового времени. Когда я в молодости почти механически считывал главный лозунг европейских революций эпохи Просвещения, - «Свобода, равенство, братство», - я обычно не дочитывал его до конца. Свобода – вот что меня манило. Равенству я отдавал должное. До братства дело обычно не доходило. Сегодня я понимаю, что этот слоган надо читать справа налево.   Братство, по всей видимости, является той единственной основой, из которой могло вырасти политическое равенство, которое в свою очередь явилось условием возникновения и существования свободы. Но что такое братство как не калька с отношений первичной христианской общины, для которой мораль введена в качестве дополнительного и более значимого регулятора отношений между членами общины, чем закон. То есть братство – это всегда чуть больше, чем просто закон и даже справедливость. В самом упрощенном виде – это закон плюс справедливость плюс любовь (альтруизм).   Именно то, что «крот христианства» на протяжении многих веков взрыхлял почву европейской культуры, добавляя в нее «полезные удобрения» христианских моральных ценностей, создало уникальные предпосылки возникновения современного западного права и всего того, что с ним ассоциируется. Без этой культурной работы, формирующей «поле доверия», скачок от господства «права силы» к доминированию «силы права» был бы невозможен. Это прописные истины для тех, кто по ночам читает Рассела, Бергсона и Бермана (я список авторов прочел до середины…), но широким массовым сознанием они сегодня полностью утрачены, как утрачено и понимание глубинной сущностной связи между политикой, правом, моралью и религией. Это софт, нуждающийся сегодня в восстановлении.   В Новое время религии стали светским делом, переодевшись идеологиями. Либерализм вытеснил (точнее - потеснил) христианство, но функционально продолжил выполнять ту же роль, поддерживая на плаву тот «пузырь доверия», внутри которого процветала конституционная мифология. В XX веке прозвучали грозные предупреждения, мы увидели, как либерализм легко конвертируется в свои противоположности (фашизм, нацизм, большевизм). Польза идеологий была поставлена под сомнение, и когда на рубеже XX и XXI веков они все вдруг стали приходить в упадок, приобретая ярко выраженный декадентский вырожденческий профиль, большинство выдохнуло с облегчением.   Но это был преждевременный скорее вдох, чем выдох. Оказалось, что без идеологий, поддерживающих «доверие», ничего из того, что обеспечивает столь приятные и дорогие многим «европейские ценности», работать не может. Источник силы права, как выяснилось, находится вне самого права. Похоже, мы его утеряли. Возвращение возможно лишь в том случае, если в возрождающейся идеологической борьбе победит «струя», способная сформировать платформу для «нового братства». Пока до этого далеко.

Только написав целиком пост о «силе», «воле» и «праве», я вдруг понял,  что главное слово было пропущено: «вера».   Боюсь, что без веры мечта о правовом государстве, а вместе с ним - о настоящей демократии является утопией. И я не о России, а в принципе. Просто на примере России, где всё всегда доводится до крайностей абсурда, исследовать этот вопрос удобнее всего.   Чем больше я думаю о кризисе права и демократии в мире, тем больше убеждаюсь в том, что как минимум современное европейское право и выросшая как надстройка над ним конституционная система являются всего лишь случайной «исторической мутацией», в равной степени полезной и хрупкой.   Это как с зарождением жизни: было гораздо больше шансов на то, чтобы остаться навсегда во тьме хаоса и насилия, чем на то, чтобы в одной конкретно взятой точке истории появилась идея современного права. Не скрою, впрочем, что раньше я смотрел на это иначе – то есть воспринимал право и свободу не как дар Божий, а как нечто естественное, for granted.   Из всех факторов, которые оказали влияние на современный “правогенез”, я с высоты своего сегодняшнего опыта выделил бы в качестве решающего формирование общности (социального пузыря) с аномально высоким (относительно обычного) уровнем доверия ее членов друг к другу.   Без этой «доверительной аномалии» возникновение современного права было бы просто невозможно. Хотя бы потому, что невозможен сколько-нибудь продолжительный односторонний отказ от насилия в пользу правил. Это всегда дорога с многосторонним движением.   Люди способны длительное время соблюдать правила, несмотря на то, что обладают достаточным ресурсом, чтобы нарушить их в своих интересах, только при условии, что у них есть уверенность, что и другие будут соблюдать эти же правила, то есть когда между ними существует достаточный уровень доверия.   Но откуда он может взяться? Тут я не открою бином Ньютона. Связь современного западного права с христианством и многолетней деятельностью церкви по удобрению европейской культурной почвы давно и в деталях исследована. Тех, кто желает заглубиться в тему, просто отсылаю к Бергсону и Берману.   Думаю, есть и те, кто проследил связь шариата с исламом, хотя она, в отличие от связи западной правовой и христианской традиции, и лежит на поверхности. Просто здесь я не считаю себя экспертом.   Но сейчас меня волнует другой вопрос: почему эта связь оказалась и столь сущностной, и столь эффективной? Мой ответ состоит в том, что ключевую роль сыграло именно доверие членов «большой христианской общины» друг к другу.   Принадлежность к одной церкви так или иначе, с разнообразными оговорками и понятными ограничениями, стала первой предпосылкой отказа от «естественного права», основанного на иерархии силы, в пользу современного права, основанного на иерархии принципов (в свою очередь также выведенных как дериватив религиозных догм, что как раз можно считать доказанным фактом).   То есть дело не только в связи права и религии, о чем много кто писал, но и в функциональной их связи. Религия (если мы говорим о «мировых религиях») создает особую «общность нового типа», внутри которой развиваются доверительные отношения, являющиеся питательной средой (бульоном) для возникновения современного права. Судьба права в перспективе всегда будет зависеть от качества этого бульона.   В дальнейшем роль религии ушла на второй план, но только потому, что на первый план вышли идеологии. Кризис идеологий, которому все так радовались, как выяснилось, имел, как луна, и свою темную сторону – кризис доверия. Его глобальные последствия мы сейчас и преодолеваем.    

Продолжая разговор о логике или, точнее, о ее отсутствии. Наверное, по итогам прошумевшей над нами эпохи, - если переживу, конечно, - я издам нечто вроде учебного пособия, представляющего собой своего рода case study русских политических алогизмов. Благо, чтение текущих новостей предоставляет для такой работы уникальный и обширный материал. Пока должен признать, что Кремль, безусловно, удерживает лидерство в негласном соревновании, у кого на Руси логики меньше. Вот свежий пример с сайта любимого мною «Эха». Отвечая на повторную инициативу вновь избранного Папы (Римского) о проведении переговоров Путина и Зеленского в Ватикане, представитель российского МИД якобы сказал, что лидерам двух православных держав не пристало встречаться на «католической платформе». Это  по-нашему, по-русски. Конечно же, логичнее им это делать на исламской платформе, в Катаре или Турции…

Все-таки логика никогда не была сильной стороной русского человека - вне зависимости от занимаемой им в данный момент политической позиции. Русская оппозиция Кремлю так же алогична в своих высказываниях, как и его апологеты. Смерть Старовойта вызвала шквал гневных откликов со стороны тех, кому не хватило печатного места, чтобы рассказать, как именно они не любят(ненавидят) покойного, являющегося злостным коррупционером, к тому же виновным в гибели украинцев. Но тут что-то не бьется: если Старовойт и виновен в коррупции (я свечу не держал, а суду в России, даже если бы он и был, верить нельзя), то его «коррупционность» как раз спасла жизни многих украинцев и даже позволила им почти год удерживать часть территории России. На таких коррупционеров молиться надо. Чем больше их будет, тем быстрее наступит фиаско режима. Надо все-таки тщательнее выбирать, с кем вы на самом деле, работники пера и топора Фейсбука.

«Пятиминутка ненависти» между Москвой и Баку временно прервалась, но, похоже, только для того, чтобы в ближайшем будущем вспыхнуть с новой силой. При том, что причин для конфликта много и все они вроде как лежат на поверхности, определить, что именно связало всех их в один тугой узел, который теперь проще разрубить, чем развязать, весьма затруднительно. Дело осложняется тем, что рациональных поводов для того, чтобы так обострять отношения прямо сейчас, нет. Все это заставляет аналитиков заглубляться в область иррационального: голос исторической памяти, колебания коллективного бессознательного и прочую плохо верифицируемую материю. В конечном счете, вывод, к которому невозможно не прийти, сводится к тому, что  перед нами рядовой случай дряхления империи. Вот так они умирают: бездарно растрачивают ресурс; совершают бессмысленные поступки, влекущие множественные непросчитываемые тяжелые последствия; предают друзей и плодят врагов; не замечают новых реалий этого коварного меняющегося мира. Есть такое выражение в футболе (когда речь идет о футболисте, перемудрившем самого себя): он запутался в собственных ногах. В отношении политики России в Закавказье можно сказать: империя запуталась в собственных щупальцах. Если так пойдет дальше, то она ими же себя и удушит.

Если кто-то хочет знать, как (вероятно, не в этот раз, но в какой-то подобный) будет выглядеть введение выездных виз в РФ - то вот так и будет. Тихо, без особого пафоса, просто станет нужно получить бумажку об уплате какого-нибудь простенького налога. А потом бумажка станет сложнее и не такой уж автоматической. А потом её перестанут давать тем, кому не надо её давать. https://t.me/oooromanova/5818

Пост в 3-х частях. Окончание. Начало в предыдущих двух постах. Часть 3/3.   ЧАСТЬ III. ПРАВО И ДОВЕРИЕ.   Истина, как всегда, потерялась где-то на нейтральной полосе. Сила по-прежнему формирует в межгосударственных отношениях право и тот его дериватив, который принято называть правопорядком. Но принципы и ценности, имеющие своим происхождением мораль в самом широком смысле этого слова, выросшую в лоне религии, вносят в эту картину свои коррективы, устанавливая более-менее работающие ограничения. Смысл этих ограничений предельно прост: даже тогда, когда я могу что-то сделать, принимая во внимание расстановку сил, я не должен этого делать, исходя из своих убеждений. То есть, современный международный правопорядок в реальной жизни выстроен как на балансе сил, так и на соблюдении морального императива, в некотором смысле противоположного тому, который был еще на заре эпохи сформулирован Путиным и которому по умолчанию сегодня следует Трамп: моя сила может быть ограничена моими убеждениями или, по крайней мере, правилами, за которые я «вписался». Соотношение здесь явно не в пользу морали, и разрыв между реальностью и принципами лишь усугубляется, но полностью исключить «ценностные установки» из расчета пока вряд ли получится.   К сожалению, для того, чтобы этот действительно несколько «противоестественный» при ближайшем рассмотрении порядок, основанный «на правилах», мог работать, нужна валюта, дефицит которой и является причиной сегодняшнего кризиса. Этой валютой является «доверие». Для любой системы, выстроенной не только на силе, но и на «принципах и ценностях», необходим минимальный уровень доверия в отношениях между участниками. Именно потому, что сегодня этот уровень упал ниже критических пороговых значений, «право силы» заняло доминирующую позицию на историческом пьедестале.   Всматриваясь в те недолгие периоды истории, когда можно, пусть и с натяжкой, зафиксировать роль силы права в международных отношениях, мы неизбежно обратим внимание, что такие непродолжительные периоды «сдерживания силы», как правило, следуют за весьма продолжительными войнами, как внешними, так и внутренними. Парадоксальным образом доверие, возникавшее в отношениях между  союзниками внутри победившей коалиции (альянса), оказывалось тем фундаментом, на котором выстраивалась хрупкая пирамида послевоенного правопорядка, основанного НЕ ТОЛЬКО на силе.   Если говорить о близкой нам эпохе, то при всех своих недостатках «Потсдамский мир» держался именно на остаточном доверии бывших союзников по антифашистской коалиции. И лишь тогда, когда это доверие рухнуло окончательно и бесповоротно, с ним рухнул и основанный на нем международный правопорядок.   Трансформируя это частное наблюдение в вывод, имеющий более широкое значение, осмелюсь предположить, что такой замечательный феномен как «сила права», ставший предметом культа для нескольких поколений, проживших в кажущемся теперь и беспроблемным, и нереальным одновременно мире «после Второй мировой войны», возможен только при условии, что существует замкнутая система отношений, внутри которой поддерживается минимальный уровень доверия между сторонами этих отношений.   Из этого, кстати, следует, что любая латентная и, тем более, открытая гражданская война в обществе делает режим «силы права» невозможным, так как уничтожает необходимое для этого «пространство доверия». Так или иначе, если мы хотим снова вернуться к миру, где «сила права» имеет значение наряду с «правом силы», нам придется понять, между кем, из чего и на какой основе будет восстановлено доверие – основное условие возрождения силы права в современном мире.          

Продолжение (часть 2/3). Часть II. Воля и Право   Но разве так было не всегда? Разве когда-нибудь вооруженная (в широком смысле слова – то есть обеспеченная ресурсом) воля бывала ограничена чем-то иным, кроме как какой-то другой, неподконтрольной ей силой? Разумеется, я сейчас пишу не про отражение реальной политики в мифологии и искусстве.   Это непростой вопрос, потому что ответ на него будет нелинейным – и да, и нет, особенно если речь касается отношений между странами, то есть о международном праве. О национальном (внутреннем) праве в этом аспекте можно писать бесконечно, и это тема большого отдельного разговора. То, что сила с помощью воли конституирует себя в качестве права, на самом деле давно не новость. Так было испокон веков, и это, в общем-то, и есть настоящее «естественное право» в его первозданном виде, а не в представлениях романтиков эпохи европейского просвещения. В этом смысле ни Путин, ни Трамп, ни Нетаньяху не привносят в нашу жизнь ничего нового. Они-то как раз естественны, они – натуральны, они – обычны.   Что же делает сегодняшнюю ситуацию в глазах миллионов людей (в основном живущих в Европе и в Америке) необычной и даже ненормальной? Проблема в том, что, помимо этого «естественного права», в человеческой истории было еще кое-что, а именно – попытки наложить  на «голую силу» некие внешние ограничения, вытекающие не из другой силы, а из признания обществом (обществами) определенных моральных систем, имеющих в конечном счете своим основанием ту или иную религиозную доктрину (в наших краях речь, разумеется, идет о христианстве). Эти принципы, честно говоря, накладывались на «естественное право силы» с большим трудом, что создавало на протяжении всей человеческой истории сквозной конфликт между «должным» и «сущим». В мире должного царила сила права, а в мире сущего господствовало право силы. И, тем не менее, что-то, почерпнутое из этих идеалистических представлений о добре и зле, цеплялось за реальность, в результате чего кое-где и весьма периодически возникал правопорядок, в основе которого лежала не только сила, но и определенные ценности.   Этот правопорядок, где принципы и ценности ограничивают силу, я бы назвал скорее «противоестественным», чем «естественным». Он может рассматриваться как историческая мутация, своего рода случайная полезная аномалия, предпосылок для которой в естственной среде как раз таки нет. Современный правопорядок по-прежнему почти целиком определяется правом силы, и лишь на какие-то доли процентов - силой права. Но, размышляя об этом, надо помнить, что и то, что отделяет человека от обезьяны, укладывается всего лишь в 4% генома – все остальное у этих приматов совпадает.   Проблема нашего времени состоит отчасти в том, что в предшествующую эпоху в Старом Свете и на прилегающих к нему территориях случился трагический развод представлений о реальном мире с самим этим реальным миром. С одной стороны,  выросли несколько поколений, действительно поверивших в то, что мир управляется принципами и ценностями, с другой стороны - в самом этом реальном мире наблюдался экспоненциальный рост энтропии, из-за чего, наоборот, лишь возрастала «правотворческая» роль «голой силы». Сейчас мы пожинаем плоды этого развода, благодаря которому финальная битва добра и зла начинает выглядеть как битва армии ханжей с армией циников.   Вопрос, по сути, надо ставить не о том, почему мы возвращаемся к доминированию права силы, а о том, почему, за счет чего и каким образом нам на предыдушем историческом шаге удалось уйти от этого «естественного порядка» и поверить, что именно другой, противоположный ему «порядок, основанный на правилах» является нормой для человечества?     (См. Окончание)

ПРАВО СИЛЫ ПРОТИВ СИЛЫ ПРАВА. Послесловие к дискуссии с Ходорковским в трех частях. Часть 1/3.   Пришло время для традиционного длинного «чтения выходного дня». Дело в том, что у меня возникла внутренняя потребность вернуться к теме силы как источника права, особенно в эпоху непрерывных перемен (возможно, это аномальная реакция на последнюю по времени дискуссию с Ходорковским, после которой осталось чувство недосказанности).   Но главная причина, конечно, в том, что любое явление можно изучать, так сказать, на разных уровнях: можно  на макроуровне, а можно и на микроуровне. Мне кажется, что, если перейти на этот «молекулярный» уровень, то станет очевидным, что сила становится правом через волю, а право приобретает силу через доверие. То есть воля и доверие – две ключевые категории для анализа взаимодействия силы и права. Это, кажется, тот штрих, которого мне не хватило в завершившейся дискуссии, и то, что я хотел бы сейчас восполнить.   Часть I. Воля и сила.   Для меня когда-то брошенные Путиным слова «я могу сделать – значит, я должен сделать» являются ключом к пониманию логики путинского правления. Моя интерпретация этой далеко не случайной, на мой взгляд, фразы сводится к тому, что Путин сформулировал некий важный для него и для его круга морально-политический императив, обозначающий признание  внутреннего обязательства реализовать имеющуюся возможность действия как реальное действие.   Применительно к современным реалиям это может означать, что, если я могу воевать и взять что-то силой, - например, территории, но не только, - значит, я должен (обязан) воевать и взять силой «столько, сколько могу унести». С некоторой натяжкой можно говорить, что абстрактная возможность какого-то действия превращается таким образом в право действовать вполне конкретным образом, с помощью воли, принимающей в расчет исключительно силу, а не какие-то не устраивающие субъекта действия формальные ограничения, - например, договора, в том числе многосторонние. Мы снова живем в эпоху, когда сила через волю конституирует себя как право.   И это вовсе не про одного Путина. Когда Трамп вдруг вспоминает о Гренландии или Панамском канале во вполне определенном контексте, он, по сути, находится в рамках этой же путинской парадигмы. Я могу взять и то, и другое силой. Значит, я должен взять их силой (естественно, «во имя высших интересов», – например, безопасности). Следовательно, это можно рассматривать как мое право. Во всех таких случаях логическая цепочка политики выглядит очень короткой: я могу применить силу - я обязан применить силу в высших интересах, если у меня есть возможность ее применить – у меня есть право применить силу, которое вытекает из долженствования ее применить.   Я думаю, что нечто похожее мог бы сказать себе и Нетаньяху, готовя ответ Израиля Ирану. В будущем нечто похожее обязательно придет в голову председателю Си, когда он решит, что пора бомбить Тайвань. Тут нет на самом деле ничего специфически путинского – это знамение времени. Оно в том, что при наличии силы располагающий ею субъект теперь сам без каких-либо внешних ограничений определяет целесообразность, масштаб, время и место ее применения. Он может колебаться, может прийти к выводу, что расклад сил не в его пользу или просто посчитать, что овчинка не стоит выделки. Но в каждом конкретном случае именно «голая воля» действующего субъекта де-факто выступает «источником права».   См. Продолжение      

Трамп и Путин снова поговорили про Фому и Ерёму. Трамп ему про Фому (перемирие), а он ему в ответ - про Ерёму (мирный договор). Так и расстались – недовольные результатом, но довольные друг другом.   Я никогда не верил в перемирие. По крайней мере, на этом этапе войны. Чуть ли не бился об заклад с ААВ на эту тему полгода назад: какой-нибудь «брестский мир» той или иной степени мерзостности могу себе представить, а перемирие – нет.   Почему? Потому что перемирие без «фиксации прибыли» сегодня равносильно для Путина поражению в войне. На это он готов будет пойти только в том случае, если ему будет грозить еще большее, при этом неотвратимое и немедленное поражение, а это явно не про день сегодняшний.   Понимает ли это Трамп? Думаю, понимает не хуже нас с вами. На что же тогда рассчитывает? Его стратегия сводится к тому, чтобы держать и Путина, и Зеленского в состоянии «стратегической неопределенности», надеясь, что у одного из них не выдержат нервы и он сморгнет. Путину Трамп демонстрирует готовность увеличить поставки оружия в Украину, а Зеленскому – намерение прервать их в любой момент (что, собственно, мы и наблюдаем онлайн – заявление о недовольстве Путиным и поддержке Украины идет рука об руку с приостановкой отгрузки в связи с тем, что Пентагон «закрыли на переучет»).   В принципе, это и был первоначальный план, озвученный еще задолго до выборов. Но там была вторая, нерекламируемая часть: предполагалось,  что следующим шагом Украина согласится на какие-то территориальные уступки, чтобы дать возможность Путину объявить о победе (первоначально речь шла только о Крыме, но потом аппетиты Путина стали расти не по дням, а по часам, и доросли до требования отдать еще не завоеванные территории). Но Зеленский проявил упорство, не заявленное в меню первоначального мирного плана, и проект забуксовал.   В чем Трамп просчитался? Думаю, он недооценил готовность Европы финансово и не только поддержать Украину и обеспечить таким образом ее способность продолжать войну. Это дало возможность Зеленскому выскочить из капкана, в который трамповская администрация его загоняла. Отказать Украине в ПОКУПКЕ оружия за ЖИВЫЕ европейские деньги Трамп пока не рискует – опасается, что реакция собственного избирателя может быть неоднозначной.    В результате он временно завис в неудобной позиции, когда он вынужден озвучивать Путину раз за разом одно и то же неприемлемое для последнего предложение. Путин, естественно, уперся и раз за разом его отвергает. Оба не расстраиваются, потому что исход диалога им известен заранее. Это все делается just for show. Шоу, честно говоря, выходит так себе.   Как Трамп будет выходить из этой неудобной позиции? Есть несколько вариантов. Самый простой – снова начать давить на Зеленского, что, я думаю, в ближайшее время и произойдет. Одновременно будет имитировать давление на Путина – впрочем, для этого ему почти ничего не надо делать – достаточно не мешать европейцам наращивать поставки вооружений за их счет и улыбаться Путину во весь рот, как он это умеет.   В общем, в следующем акте будет разыгрываться классическая мизансцена любовного треугольника, где проигрывает тот, у кого первого не выдержат нервы…      

Посмотрел у Александра Плющева видео с арестом русских (как утверждается – наркоторговцев) в Баку. Как говорил Хрюн, – внушает! Согласен, что это «ответка» на унижение азербайджанцев в России. Понятно, что до победы в Карабахе и без Эрдогана за пазухой Алиев ни на что подобное не решился бы. Но выглядит как увесистая пощечина «русскому миру». И что, Путин будет бомбить Баку? Вряд ли: «бомбилок» не хватит. Утрется и затрется, потому что сам загнал себя в этот капкан, развязав войну в Украине. А все происходящее есть, пусть и не очевидные, но непосредственные ее последствия.   Растратив ресурсы на бессмысленную и ничего стратегически не решающую для нее войну, Россия медленно, но неуклонно погружается в хаос, который в первую очередь охватывает периферию. Кроме того, она вынуждено оголила свои восточные и южные тылы, подставляя их под болезненные шлепки, которых в будущем станет еще больше.  Это замкнутый круг: проводя по сути антинациональный политический курс, Кремль пытается компенсировать (а заодно и замаскировать) это разогревом шовинистических настроений. Однако контролировать их он тоже не в состоянии. Для такой страны как Россия это все равно что размахивать факелом, сидя на бочке с динамитом. Вот одна бочка уже запылала. За другими дело не станет.

Маша Гессен – автор парадоксальный и именно поэтому интересный. Иногда я с ней соглашаюсь (как, например, в оценке роли США в войне на Балканах), чаще – нет. Но это всегда заслуживает ответа. Ее тезис о том, что нынешняя волна протестов против политики Израиля – это не про антисемитизм, нуждается в уточнении. Я бы сказал, что это НЕ ТОЛЬКО про антисемитизм. Но, положа руку на сердце, а когда это было только про антисемитизм? У Гитлера еврейская тематика – это целая социальная теория. Это антисемитизм + антикапиталистический протест в некотором смысле слова. То есть нюансы, конечно, присутствуют, и квалифицированный социальный патологоанатом сумеет при желании аккуратно отделить пинцетом антисемитизм от антисионизма, но только в анатомическом театре. В реальной жизни они, увы, неотделимы. Поэтому приходится с грустью констатировать, что таки да, почти сто лет спустя после Холокоста антиимпериалистический (одновременно антикапиталистический и антиамериканский) протест снова приобретает антисемитский характер. Акценты можно расставлять по-разному, но вряд ли уже удастся оторвать одно от другого. При этом все вышесказанное не делает меня политическим приверженцем Нетаньяху.

Первые поверхностные впечатления от саммита НАТО: Путин хотел разбудить НАТО – ему это удалось…   В активе:   - де-факто на Западе объявлено о начале «малой холодной войны», минимальный срок нового политического «ледникового периода» 10-15 лет, что надо осмыслить и к чему надо привыкнуть, – и нет, со сменой режима в России это не рассосется, любви взасос больше не будет долго, а может быть, и никогда;   - Путин хотел посоревноваться с Европой в излюбленном российском виде спорта «чья морда шире» - теперь такая возможность ему будет предоставлена сполна: Европа растягивает свою военную морду до 5% своего совокупного ВВП (видимо, за исключением Испании, но, возможно, - пока за исключением Испании), если так продлится долго, то Россия повторит судьбу СССР (трест лопнет от внутреннего напряжения);   - если «горячая фаза» этой войны в Украине продолжится, то Украина практически без сомнения получит европейские деньги и американское оружие (то есть, если у Зеленского будет кем воевать, то ему будет и чем воевать), повторения байденовской «оружейной засухи», похоже, не предвидится, никто не собирается терять такой удачный плацдарм и упускать возможность стравить «черную кровь» русского медведя (пока украинцы не против, все остальные – только за);   - Европа, да и Америка, на самом деле все понимают про русскую политическую наркозависимость от войны и исходят из того, что Россия будет угрозой в течение нескольких десятилетий (сколько демография позволит), если перед ее носом не держать большой волосатый кулак – о размере кулака, собственно, только и шла речь на саммите.   - Трамп не теряет надежды, что медведю хватит ума оценить размер капкана, и он предпочтет мирный договор со львом шашням с тигром, но не стоит переоценивать его (Трампа) миролюбие – оно в основном на словах, а к словам они с Путиным относятся одинаково.   В пассиве:   - Все прекрасные меры отнесены в части реализации по времени к эпохе еще более прекрасной Европы будущего, дожить до которой, увы, как написал поэт,  «уж не придется ни мне, ни тебе»;   - Что делать, если мотоциклетные расчеты по шесть человек каждый завтра тучей прямо из-под Сум рванут на Нарву, похоже, мало кто представляет, и тем более не имеет никакого четкого плана действий на этот случай;   - Все называют Путина психом, но при этом в глубине души строят свои расчеты на том, что он будет действовать умно и рационально (то есть не психанет), а между тем, окно возможностей у Путина, именно благодаря принятым на саммите решениям, весьма узкое: самое рациональное решение в подобной ситуации – психануть прямо сейчас, потому что потом поздно уже будет.

Первая хорошая новость в том, что в ближайшее время мы не взлетим на воздух. Надо уметь радоваться мелочам. По крайней мере, это могут позволить себе те, у кого прямо сейчас земля не горит под ногами.   Другая новость, относительно нейтральная, состоит в том, что слухи о смерти Америки оказались несколько преувеличенными. Кое-что еще могут, и с этим придется считаться. Как в сторону добра, так и в сторону зла.   Третья, достаточно плохая новость, состоит в том, что Европа так углубилась в поиски самой себя, что ее все потеряли. Она очень хочет стать субъектом хоть чего-то, но у нее из этого ничего не выходит. Пока практический вклад Европы в разруливание фундаментальных конфликтов современности, мягко говоря, невелик.   И четвертая новость – совсем не новость. После всего увиденного у Кремля одно желание – сесть верхом на атомную бомбу и крепко обхватить ее руками. Путин прямо с ПМЭФ едет к военным рассказать о новом чудо-оружии. Урок усвоен – спасти может лишь безусловная вера окружающих в то, что этот псих готов себя взорвать в любую минуту. Ну и возможности должны быть всегда наготове.   А так, поздравляю всех с окончанием 12-дневной войны. Конечно, хуже, чем 6-дневная, но лучше, чем 21-дневная (Судного дня). Такая у них там специфика на жарком Ближнем Востоке – воюют быстро, не то, что в нашем суровом климате…    

Мы с женой как-то не так воспитывали ребенка. Когда ему было десять лет, мы были по делам в Нью-Йорке, а он «долетал» к нам под свой день рождения из Москвы сам, вышло так, что он вылетел строго в момент начала военной операции в Ираке. Тогда нам это показалось случайностью. Сегодня, когда он застрял в Катаре в аэропорту Дохи на пересадке (воздушное пространство закрыто - Иран бомбит Катар), мы поняли, что тут есть какая-то закономерность. Были и другие знамения: вот, наконец, на прошлой неделе мы удосужились посмотреть старый фильм «Терминал»…Впрочем, меньше всех переживает «герой транзита» – он шлет нам видео британцев, оккупировавших бар и распевающих негромко песни про Хаменеи на мотив футбольных кричалок. Чтоб не простаивать, решили записать «Кухню» в непривычном жанре репортажа. https://youtu.be/l37pM7HJFNk?si=lpluObrfyHLp1BLL