Литература и жизнь

Падайте лицами вниз, вниз, Вам это право дано. Пред королём падайте ниц В слякоть и грязь — всё равно!

В 2019 году на конференции, посвященной охране произведений медиаискусства, немецкая видеохудожница Хито Штейерль задала провокационный, но и насущный вопрос: «В эру планетарных гражданских войн что же это такое вы хотите охранять?» Другими словами: какой толк во всех наших профессиональных усилиях по сохранению и восстановлению международного кинонаследия, если господствующий мировой порядок не прилагает таких же усилий, чтобы взрастить (и сохранить) аудиторию, готовую и способную пожинать плоды наших трудов? Единственное, что в этой ситуации мы как работники киномузеев и архивов можем сделать, так это всецело принять социальный, экономический и политический разлад своего времени и назло ему, решительно и упрямо, продолжать демонстрировать результаты своих стараний по охране и сохранению кино. Поступая так, мы сознаём, что миссия наша выходит за рамки хранителей истории кино, поскольку необходимый процесс отбора, стоящий за сохранением, реставрацией и демонстрацией, и есть настоящее написание — и истории кино, и его будущего. Ибо, заглядывая в прошлое, перестраивая его, делая его видимым, мы никогда не пишем только лишь историю, но размечаем планы для возможного будущего. Ибо, делая видимой историю кино, мы снова и снова преобразуем ее в память. Ибо мы, как индивидуальности и как вид, лишь только то, что мы помним, и не более. Ибо, как красноречиво выразился французский историк Жак Ле Гофф (выдающийся продолжатель школы «Анналов»), единственная задача памяти — спасать прошлое, чтобы сослужить настоящему и будущему. В конце концов, можно утверждать, что планетарная гражданская война (или экологический апокалипсис, глобальная вирусная эпидемия, крах экономической системы и т. д.) — отличное предварительное условие для любого истинно важного человеческого начинания, особенно того, что берется сохранять прошлое для переосмысления будущего.

Одна из самых ярких сцен в его мемуарах — рассказ о судьбоносной первой встрече с Куросавой в 1949 году. Молодой, нервничающий господин Хасимото поехал на поезде в дом Куросавы в Комаэ, пригород на западе Токио, где они обсудили его первую версию сценария «Расёмона». «Наша первая встреча закончилась так просто, что казалось, будто она и не состоялась», — вспоминал господин Хасимото. — «Мы поговорили всего одну-две минуты, и я положил рукопись в сумку». Куросава же описал эту встречу в собственных мемуарах «Что-то вроде автобиографии» так: «Ко мне домой пришёл этот Хасимото, и мы разговаривали несколько часов. Он показался мне содержательным человеком». Противоречивые воспоминания? Есть для этого хорошее слово.

1931 год. Мне пять, и мой старший брат Берни ведёт меня в кино на фильм «Франкенштейн» в кинотеатр Republic. Большая ошибка! В тот вечер, хотя стояла жаркая летняя ночь, я закрыл окно рядом с моей маленькой кроватью. Мама услышала, что его закрыли, сразу пришла в мою комнату и быстро его открыла. — Мел, — сказала она, — мы живём на верхнем этаже, тут плюс тридцать семь. Очень жарко. Окно должно быть открытым. Я возражаю: — Нет, его надо держать закрытым! Потому что если оно будет открыто, Франкенштейн поднимется по пожарной лестнице, схватит меня за горло, убьёт и съест! (Хотя Франкенштейном был доктор, все дети называли этим именем чудовище, потому что так назывался сам фильм.) Мама поняла, что силой заставить меня держать окно открытым не выйдет, и решила найти подходящие для пятилетки доводы. — Мел, допустим, ты прав. Пусть Франкенштейн хочет прийти сюда, убить тебя и съесть. Но давай подумаем, сколько ему придётся пройти испытаний, чтобы добраться до Бруклина. Во-первых, он живёт в Трансильвании. Это где-то в Румынии. А Румыния — это Европа. И это очень-очень далеко. Даже если он решит отправиться сюда, ему нужно сесть на автобус или поезд или ловить попутку, чтобы попасть куда-то, где можно сесть на корабль в Америку. Поверь мне, никто его автостопом не подберёт. Но допустим, ему повезло, и он нашёл пароход, который согласился его перевезти. Ну ладно, он прибыл в Нью-Йорк — но ведь он совершенно не понимает, как устроено метро! Спросит кого-нибудь — люди только разбегутся. Пусть даже он в конце концов выяснит, что надо ехать не по линии IRT, а по линии BMT, и доберётся до Бруклина. Ему ещё надо понять, как попасть на Южную Третью улицу, дом триста шестьдесят пять. Хорошо, пусть идёт пешком. Тогда представь: он наконец попадает в Вильямсбург, находит наш дом. Но надо помнить, что все окна в доме номер триста шестьдесят пять будут распахнуты настежь, а путь у него был долгий, значит, очень проголодался. Так что если ему уже придётся кого-то убить и съесть — он, скорее всего, влезет в окно на первом этаже и съест Ротштейнов из квартиры 1А. И когда он наестся досыта, у него не будет ни малейшего смысла подниматься на пятый этаж и кушать ещё и тебя. Эта логика меня убедила. — Ладно, — сказал я, — открывай окно. Рискну. И вот так моя терпеливая, любящая мама решила одну из множества проблем, которыми я успевал её нагружать за день.

Но при всех реверансах в сторону книжных магазинов «Светлячка» в романе куда больше, чем, скажем, сериала «Black Books». Сюжет вращается вокруг книг, за которыми охотится инквизитор с пиратским именем Генрих Морган, — но ценностью становится вовсе не их содержание. Само существование физических артефактов, хранящих информацию, неподконтрольную системе, становится вызовом. Именно неподцензурные знания и оказываются той «книжной чумой», с которой борется Инквизиция.

«Когда у нас был кризис в 98 году, меня стало очень сильно занимать, что же такое происходит в стране, и поскольку я не выписываю газет, я стал каждое утро ходить к метро, покупать все газеты и их читать. У меня на это уходило полдня – я еще смотрел телевизор – и к середине дня я себя доводил до нервного истощения. Потом как-то утром я пошел за газетами, и вдруг у меня что-то такое случилось в голове, и я вместо этого повернул направо, перешел дорогу, зашел в магазин и купил себе Playstation. И с тех пор во вселенной наступили мир и гармония. Когда возникает вопрос об отношении к событиям, которые происходят в мире, если смотреть на вещи феноменологически, то речь всегда идет о том, как вы относитесь к тому, что вы видите по телевизору, а я телевизор не смотрю».

— Капитана увез инквизитор, — продолжает Йохан. А мы застряли на разрушенном корабле с кучей книг посреди неизвестности. Дик думает, что, кажется, это типичный день книготорговца.